Войдя в столовую, Труус объявила детям новость, и те с радостными криками бросились по баракам собираться. Ей уже подумалось, что день действительно удался, когда она обратилась к замешкавшейся девочке:
– Шерил, я нашла дом тебе и Ионе. Беги собирай вещи.
– Я не могу его бросить, – сказала девочка.
– Кого бросить, милая?
– Иону.
– Конечно, ты его не бросишь. – Она протянула руку и взяла маленькую ручку, на большом пальчике которой красовалась половинка ее кольца. – Дом, который я нашла в Англии, для вас двоих. А теперь беги скорее. Я задержу их, чтобы они не уехали без тебя, а еще вам надо успеть вернуть мне кольца!
– Иона заболел, – произнесла девочка, и молчаливые слезы покатились по ее щекам.
– Заболел? Но как? Ему же сделали прививку.
Девочка стояла перед ней и плакала.
– О милая, я надеюсь, что это лишь… – Она обняла Шерил, прижала ее к себе и стала молча молиться. Господи, лишь бы не новый случай дифтерии!
Держа маленькую Шерил за руку, Труус вошла с ней в кабинет старшей медицинской сестры. Да, брат девочки проснулся ночью с ознобом и больным горлом. Кашля у него пока нет и других симптомов, кроме посеревших миндалин, тоже. Сестренку, с которой мальчик неразлучен, сначала тоже хотели отправить в карантин, но усомнились: стоит ли подвергать такому риску ребенка без симптомов?
– Нет, конечно не стоит, – согласилась Труус, в уме уже просчитывая возможные последствия столь позднего диагноза.
Придется сообщить Хелен Бентвич. Остается только надеяться, что она не откажется принять детей, которые через день-другой после прибытия тоже могут заболеть дифтерией. Но нет, Хелен – разумный человек. Доктор ведь сказал, что такая вероятность ничтожно мала, и Труус верила ему безоговорочно, распространяя эту веру и на ребенка, который был у нее внутри. В конце концов, все дети получили прививку сразу, как только приехали в Нидерланды. И если кто-то из них заболел, то лишь потому, что невозможно полностью исключить контакты до того, как вакцина начнет действовать. И пусть даже один больной ребенок попадет в Англию, разве это не ерунда по сравнению с тем, что остальные, здоровые дети покинут это Богом забытое место и отправятся в новые семьи. Ведь это всего-навсего дифтерия, а не оспа или полиомиелит. А Хелен из тех, кто никогда не скажет «нет», пока есть хотя бы малейшая возможность сказать «да».
Труус нащупала свое кольцо на пальце девочки и, запретив себе думать о детях, которые умирали в 1901-м и 1919-м от некачественной вакцины, сосредоточилась на истории великой гонки милосердия: двадцать погонщиков и сто пятьдесят ездовых собак за пять дней прошли 674 мили и доставили партию противодифтерийной сыворотки в городок Ном на Аляске, чем спасли его от полного вымирания. И это кольцо не сулит ничего дурного. Стоило ей отдать его детям, и она снова забеременела или поняла, что беременна, – одно и то же, в общем-то. Если кольцо уедет с ними в Англию, то она, скорее всего, никогда не увидит его снова. Может, оно и к лучшему. Не исключено, что кольцо несет проклятие только ей, а им – нет.
– Поверь мне, Шерил: я обязательно сделаю так, что Иона приедет к тебе в Англию, как только поправится, – сказала она девочке. – Просто ты поедешь вперед, познакомишься с новой семьей, а когда Иона прибудет, ты представишь их друг другу, ладно?
Девочка серьезно кивнула. Господи, какая она еще маленькая, а как много уже испытала!
Разыскали помощницу, чтобы проводить Шерил в барак. Труус с удовольствием отвела бы ее туда сама, но ей нужно было еще зайти к заболевшим детям и рассказать им, что их здесь не бросят. Как только они поправятся, то поедут в Англию, где их уже ждут новые семьи.
– Остальные выздоравливают? – спросила она старшую медсестру.
Та распахнула дверь в палату: простые белые колыбельки и кровати вдоль стен, на них такие же белые простые простыни. Сбоку было открыто окно: то самое, из которого совсем недавно стремительно вылетела клецка. На ближней к нему кровати сидела девочка постарше и из чего-то непонятного – похоже, из остатков обеда – лепила странных существ. Посреди комнаты двое мальчишек играли в игру, которую, видимо, выдумали сами: подкидывали не меньше полудюжины предметов сразу и старались поймать как можно больше. Остальные ребятишки с раздутыми шейками спали, читали или штопали носки. Надо же, штопка носков – вот так развлечение для детей в карантине, кто бы мог подумать. При таких обстоятельствах следовало только радоваться, что кому-то из них хватило предприимчивости и смелости выбросить в окно ту злосчастную клецку.
– К несчастью, ночь была тревожной, – сказала медсестра.
Труус напряглась, готовя себя к худшему, и быстро пересчитала детей: девочка и двое мальчиков, Адель… Куда они передвинули колыбельку?
– Наверное, это даже к лучшему, что дети – сироты, не придется сообщать родителям.
– Сирота, – поправила медсестру Труус, чувствуя себя раздавленной и в то же время испытывая облегчение, которого не должна испытывать, она знала. Если речь идет о малышке-сироте, то это, должно быть, та, годовалая. – Бедняжка Мадлен? – спросила она.
Вечером Труус старательно сдерживала слезы, не желая причинять Йоопу боль известием об Адель Вайс. Он ведь хотел взять девочку в их дом. Они могли стать семьей – слово, которое Труус с Йоопом перестали произносить вслух. Труус очень хотелось поговорить с мужем и об Адель, и о том ребенке, который рос у нее внутри. Но она понимала, что говорить еще рано. Когда-нибудь потом, когда она будет уверена. А пока все, что она могла, – это прижаться к мужу и гнать от себя мысли о девочке-цветке, которую она полюбила, едва взяв на руки.
Друзья приходят и уходят
Штефан сидел в библиотеке и писал, когда в комнату ворвался Вальтер с громким криком:
– Зофи снова пришла! Она просила сказать, что ей очень нужно тебя видеть.
Штефан поднял голову от пишущей машинки и в зеркале над столом увидел отражение брата, а заодно и свое собственное: что ж, глаз уже открывается, синяк вокруг него стал желтовато-оранжевым с багровым отливом, треснувшая губа тоже подживает. Правда, врач говорит, что шрам на ней останется. Ему еще повезло. Он лежал без сознания в парке, где на него набрела пожилая супружеская чета. Старики помогли ему подняться, довели до своей машины, погрузили на заднее сиденье и довезли до дому – лежа, чтобы его не увидели с улицы.
– Скажи Зофи, что меня нет дома, ладно, Вальт? – попросил он.
– Опять? – удивился братик.
Штефан уставился на строчку диалога, только что выбежавшую из-под клавиш его машинки: «Иногда я специально говорю что-нибудь неправильно, посмотреть, кто это заметит. Почти никто не реагирует».
Вальтер, пятясь, вышел из библиотеки и, не закрыв за собой дверь, стал спускаться. Штефан сидел, прислушиваясь сначала к топотку брата по мраморной лестнице, потом к его тонкому голоску, который пропищал из прихожей: