Тайны драгоценных камней и украшений - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Варкан cтр.№ 34

Из другого роскошного особняка в Большом Знаменском переулке Сергей Иванович Щукин пугал всю культурную Москву своим собранием импрессионистов. В три ряда на стенах висели там полотна Гогена, Ван Гога, Дега, Матисса, Моне, Пикассо… Рассказывали, что Илья Ефимович Репин зашел как-то к Щукину на огонек и, увидев сборище этих уродов, в ужасе бежал.

Романтическое сближение Саввы Тимофеевича Морозова с актрисой Марией Федоровной Андреевой дало ему творческий импульс не только на создание (и строительство) знаменитого Художественного театра. Под влиянием ее и Максима Горького Савва Тимофеевич пожертвовал большевикам значительную часть своего состояния, а его Машенька стала гражданской женой Алексея Максимовича. Нельзя умолчать и о том, что знаменитый (и один из самых роскошных особняков Москвы) «домик Горького» на Малой Никитской, где проживал великий советский писатель уже в советское время, купец и благотворитель Степан Павлович Рябушинский навряд ли строил именно для него.

И что ж мы имеем в сухом остатке? А то, что не менее оригинально этим чудакам аукнулось уже и наше время. Всем известно, Галерея носит имя Третьякова. Театральный музей — Бахрушина. А вот на Ярославском направлении курсирует электропоезд повышенной комфортности — ЭД4МК-0089, который зовут (официальное название) «Савва Мамонтов». А небо над Кубинкой рассекает СУ-24 «Арсений Морозов», бортовой номер 07. Прямо Джеймс Бонд какой-то. Да и кто такой, в общем-то, этот Джеймс рядом с нашими? А?

Андрею Битову

С тщанием и любовью собирались случаи и эпизоды, открывались новые мемории, писались заметки, составившие книгу.

Пока старинные истории складывались в сюжеты, оказалось, памятные вещи явились и у нас самих. И нам самим уже есть что порассказать. И кого вспомнить.

В Петрозаводск нас с Андреем Георгиевичем Битовым позвали поэт Марат Васильевич Тарасов, старейшина карельской литературы, и тогда молодой писатель Дмитрий Новиков. Мы подружились с Новиковым после того, как он совершенно заслуженно получил Новую Пушкинскую премию, а Андрей Георгиевич руководил ее Советом.

Поехали.

Были литературные встречи, выступления. Народу, кстати, собиралась тьма, вполне заинтересованного. Но хотелось еще и вкусить карельского, так сказать, раздолья, грозившего многими впечатлениями.

Чудесным образом мы застали еще «в живых» удивительную Успенскую церковь, деревянную, под Кондопогой. Успели взглянуть, повезло. Вскоре какой-то сумасшедший подросток поджег ее. И все. Она просто дотла сгорела.

Валаам принимал нас батюшкой Мефодием, одним из движителей возрождения острова и монастыря. Прекрасный македонец встретил литературную группу в своем кабинете рюмкой хорошего коньяку. Блеснув опытным глазом, он мигом заценил наши достоинства и пригласил на обед.

Оказавшись в трапезной, мы нашли там монастырский хор — закусывать сделалось как-то неудобно. Однако вышло, что как раз очень правильным делом считается здравицы и тосты произносить в минуты, когда звучат духовные песнопения, о чем не могли и догадываться такие неофиты, как мы. Батюшка деликатно разъяснил, что именно под божественные звуки небо раскрывается и там нас лучше слышно. Вот как! При таких обстоятельствах благостные беседы покатились весело.

— Вот, батюшка. Не кажется ли вам, — лукаво, метнув взор в мою сторону, — что вас здесь сильно провоцируют?

— Андрей Георгиевич… — шаловливо, но открыто улыбаясь, — А может быть, уже и пришло время меня хоть как-то скомпрометировать? Как вы думаете?

Смеялись.

Невозможно было оторваться от этих двух красавцев — монаха и писателя.

Тем временем от пристани отчаливал кораблик, что должен был нас доставить на материк. Батюшка величаво остановил нашу запоздалую суету.

— Что ж мы теперь прервем наше собеседование прекрасное? — молвил он. Но когда, по его подсчетам, пришло время для этого прерыва, благосклонно отпустил нас из монастыря, не поскупившись и патриаршим катером для такого благостного дела.

Вот такой оказался человек. Дай Бог ему всякого терпения.

Предались мы восторгам у водопада Кивач, известного нынче и школьнику из поэтического его «воспетия» Гаврилой Романовичем Державиным, который, верно, частенько посещал это тогда укромное местечко во времена своего губернаторствования в северной провинции и жительствования в Петрозаводске. Теперь здесь сонмище туристов.

У Кивача на сувенирном развале Андрей Георгиевич купил колечко — в память о посещении места. Кто не знал, Битов очень любил кольца и одно время таскал с собой в свои многочисленные поездки немаленький кожаный мешочек, набитый украшениями. Эти безделки он собирал по блошиным рынкам, которые очень жаловал и откуда в его копилку попадали не только кольца, но всякие забавные вещички и поделки. Они громоздились потом дома на полочках и иной раз передавались гостям — подарки выходили всегда со смыслом.

Частенько Андрей Георгиевич извлекал из кожаного мешочка любезное в тот момент кольцо и надевал на палец, подходящий кольцу по размеру.

Руки он имел необыкновенной красоты, чувственной, физиологической. С ногтями вида звериного, но прелести — неотразимой. Ногти пользовались отдельным его вниманием — им даже делался маникюр, в том смысле, что доверялась стрижка специально обученному человеку.

Кивачское кольцо — кажется металлическим. Сделано из какого-то, наверное, сплава с крестообразными узорами. Ошлифовано и отсвечивает отраженным зеленовато-синеватым блеском. Кольцо меняет оттенок — становится зеленоватым или синеватым — в зависимости от цвета костюма или настроения глаз.

В Петрозаводске предались мы и утехам чревоугодия, что сообщила нам местная кухня неподразимая. Ряпушки, лососи, сиги, калитки (пирожки), рыбники (пироги), ягоды (брусника, костяника, морошка…), грибы (белые, белые и… черные грузди, рыжики…) — в ассортименте, главное по чуйке выйти на этот «ассортимент».

Что-то нас как-то Карелия приметила. И вот накушанные деликатесами и впечатленные красотами, мы с Андреем Георгиевичем чуть было не пропустили поезд, отправлявшийся с вокзала — согласно расписанию. Резво гнались за вагоном под зажигательную песню «Долго будет Карелия сниться», которая радостно провожает в Москву всех дорогих гостей.

Добравшись-таки до купе и отдышавшись, налили по рюмке коньяку. Не замедлила развязаться беседа, сопутствующая привычно поездкам. У нас же — обыкновенно про Пушкина и Ко.

С Пушкиным, как кажется, Андрей Георгиевич крепко дружил. Трепетно относился и к пушкинскому времени, и к пушкинскому окружению, с которым все ж не так был короток, но любопытствовал.

Битов никогда не числил себя пушкинистом, к чему его притягивают всячески, но не очень искренне. Но знал и понимал он более и точнее всякого энциклопедиста.

Просто у академических ученых и доморощенных изыскателей разный уровень ответственности. — Этой новости от меня он хлопал в ладоши и подпрыгивал, как Пушкин, — ему нравилась такая безответственность. Андрей Георгиевич полагал за этим и другое — доверительность героев к энтузиасту зарождает товарищеские отношения между ними и являет правдивость и достоверность. Его терпели.