БАМС! Безымянное агентство магического сыска - читать онлайн книгу. Автор: Тати Блэк, Полина Рей cтр.№ 44

Проснулся Петр Иванович резко, будто кто-то толкнул его в плечо. Сел, озираясь по сторонам, и только тогда понял, что летний рассвет уже властвует на небе. Он тяжело задышал, а перед глазами его все еще стояла картина из сна — матушка, ведущая за руку их с Настасьей Павловной сына. И столь прекрасная картина то была, что Шульц понял: он желает воплотить сей сон в жизнь, ибо нет ничего более необходимого ему, чем обрести наконец счастье быть любимым и любить в ответ.

Решение, пришедшее на смену его нелепым, ненужным обидам, было настолько прозрачным и ясным, что более не сомневался он в нем ни на мгновение.

Он с отвращением отбросил прочь початую бутылку наливки, после чего начал быстро одеваться, чтобы немедля отправляться к Оболенской и просить ее руки вновь. И собирался сделать для ее согласия все, что бы она ни пожелала чтобы он сделал.

Стоя перед дверями дома Фучика, Петр Иванович был выбрит, причесан и свеж. И настроен весьма решительно. Открывший ему самолично дверь хозяин дома, при виде Петра Ивановича просиял, однако почти сразу же поник. И столь много горести отобразилось на его лице, что сердце Шульца пропустило несколько ударов, чтобы после пуститься вскачь. Жуткое предположение, что с Настасьей Павловной что-то стряслось, парализовало все члены Петра Ивановича, и он только и мог, что стоять открывая и закрывая рот, которым пытался схватить хоть глоток спасительного кислорода.

— Беги же, Петенька, — выдавил из себя Фучик, правильно истолковав оторопь лейб-квора. — На вокзал Настасья отправилась, с час назад. Быть может, еще поспеешь.

Уехала… Быть может, навсегда… — мелькнула в голове Шульца мысль. Но ведь разве ж он не обещал себе сделать все, чтобы изменить не только свою жизнь, но и жизнь Оболенской?

Петр Иванович, выдохнув вдруг разом, развернулся на месте и помчался прочь от дома Фучика, уже не слушая, что кричал ему Анис Виссарионович вслед. И желал он в тот момент лишь одного — чтобы время не бежало вперед так быстро, а Господь смилостивился над ним в сей трудный миг.

Так быстро, пожалуй, он не передвигался по Шулербургу ни разу в жизни. Подгоняя паромобиль всеми возможными угрозами и увещеваниями, он словно ураган, мчался по улицам города, пугая прохожих сигналами клаксона и понуждая редкие стаи бродячих собак разбегаться по сторонам.

Вокзал, на счастье его, был несильно запружен людьми. Шульц заметался по нему, выглядывая в толпе спешащих куда-то пассажиров лицо Оболенской, но как назло, не видел ее, как ни старался.

Бросившись к оконцу с билетами и расталкивая при этом очередь локтями, Шульц гаркнул, сожалея, что значок сыскного остался дома:

— Куда и когда отправляется ближайший рейс? — игнорируя возмущенные возгласы толпы, вопросил он дородную женщину по ту сторону равнодушного стекла.

— В город N, — раздраженно ответила она, но после добавила, словно бы смилостивившись над Шульцем: — Через десять минут отбывают.

И вновь лейб-квор заметался по вокзалу, выглядывая, к какому трапу подадут в ближайшее время дирижабль. На счастье его Настасью Павловну он заметил среди спешащих на посадку людей минутой позже, едва не начав сходить с ума, ибо минута эта показалась ему вечностью. Вновь распихивая локтями пассажиров, он приблизился к Оболенской настолько, чтобы успеть перехватить ее, ежели все-таки она предпримет попытку сбежать. Что он сам непременно бы сделал, оказавшись на ее месте.

— Настасья Павловна! — окликнул он, протянув руку и коснувшись ее плеча.

И когда развернулась она, обжигая его взглядом бездонных огромных глаз, он понял, что более не отпустит ее никуда и никогда, даже если окажется сейчас, что она возненавидела его настолько, что не может даже лицезреть перед собою. Даже тогда он будет добиваться ее благосклонности, чего бы ему это не стоило.

— Мы плохо расстались с вами в тот день, — запинаясь проговорил Шульц, чуть придерживая Оболенскую за рукав платья, как то делала она, когда они покинули те злосчастные пещеры. Надеялся лишь, что Настасья Павловна не станет вырываться и ему не придется удерживать ее силой. — Сейчас же я желаю лишь одного: просить прощения у вас за то, что был упрям в том, что делало нас обоих несчастными. И если у вас остались ко мне чувства, о которых вы сказали мне в последнюю нашу встречу, прошу вас ответьте мне, согласны ли вы все еще выйти за меня замуж? Потому что ежели вы сейчас рассмеетесь мне прямо в лицо и скажете, что равнодушны ко мне, клянусь, я погибну прямо на ваших глазах, ибо люблю вас, Настасья Павловна с такой силою, что ни жить мне без вас более, ни дышать.

Единственный голос, что так желала она услышать все дни своего ожидания, раздался среди гула спешащей к дирижаблю толпы столь неожиданно, что почудился поначалу Оболенской лишь далеким видением, эхом прошлой жизни, что казалась теперь такой туманной и невозможной, будто бы всего лишь ей приснилась. Приснилась лодка у старого дерева, под которой неподобающим образом она возлежала; приснилось варьете «Ночная роза», где танцевала она непотребные танцы; приснилась пещера со страшной машиной, где витал настойчивый запах ладана; и мужчина, от поцелуев которого кружилась голова — приснился тоже. За прошедшую накануне бессонную ночь она успела полностью убедить себя, что все это действительно только снилось ей. Так ярко, безумно и отчетливо, но — просто снилось. Вот только рука, что в следующий миг легла на ее плечо и пронзительные голубые глаза, глядящие прямо в душу, были настоящими. Слишком настоящими и слишком ощутимыми. Настолько, что ей было этого просто не перенесть. И, отгораживаясь внутренне от того, кто отказался от нее, не моргнув и глазом, Настасья смотрела теперь на Шульца совершенно безразлично и всеми силами старалась сохранять спокойствие, кое нарушил этот мужчина одним лишь своим появлением. И еще более — словами, которых так ждала она от него еще недавно, и которым теперь не верила ни на грош.

Где же был он раньше со своими признаниями? Когда еще не убедила она себя в том, что он всего лишь ее выдумка? Когда еще не выстроила вокруг сердца высокую стену, за которую теперь пряталась от слетающих с уст Петра Ивановича прекрасных, но запоздалых фраз?

— А вы переменчивы, господин Шульц, что столичная погода, — произнесла Настасья Павловна отстраненным голосом, неспешно выпрастывая из пальцев его свой рукав, как и он поступил с ней когда-то, в той, иной жизни, что все же только снилась ей. Да, только снилась ей. И за мысль эту цеплялась теперь она еще отчаяннее, чем прежде. — Прошу прощения, мой рейс отбывает, — добавила она, пустым взглядом скользнув по лицу Шульца перед тем, как повернуться к нему спиной. И это, пожалуй, было фатальной ее ошибкою.

Потому как покамест шла Оболенская к трапу, настойчиво бились в голове ее тревожные, совсем ненужные ей теперь вопросы: неужто пришел он сюда только для того лишь, чтобы поизмываться над нею всласть напоследок? Неужто лишь мелочная месть привела его к ней в этот последний момент? Но ведь не таким же знала она Петра Ивановича все это время. И не тому хотела верить, что, быть может, могло обезопасить ее от новых страданий, а может, напротив, лишить счастья, что рискует она снова оттолкнуть собственными руками. И в сей миг, когда одной ногою уже ступила Настасья Павловна на трап, весомое свое слово сказало упрямое сердце, бившееся в груди часто-часто, окрыленное новою надеждой, что родилась мгновенно от простых слов «я люблю вас с такою силою, что ни жить мне без вас, ни дышать».