И там тоже была кошка-деймон!
Или нет… обычная кошка, и на этот раз она сидела спокойно и просто смотрела на Лиру. Не Кирьява. В пылу надежды, смешанной с разочарованием, Лира бросилась к ней, а кошка повернулась и неторопливо двинулась к открытой двери. Лира пошла следом.
Стены комнаты были увешаны книжными полками, а за столом сидел молодой человек с алетиометром, и это был…
– Уилл! – воскликнула она.
Удержаться было невозможно. Она узнала эти черные волосы, эту крепкую челюсть и напряженные плечи… но в следующий миг юноша поднял голову, и она поняла, что это вовсе не Уилл, а кто-то другой – примерно ее возраста, тощий, злой и высокомерный. И его деймон – вовсе не кошка, а пустельга – сидел на спинке его стула и желтыми глазами таращился на Лиру. Куда же подевалась Кирьява? Лира огляделась по сторонам – кошка исчезла. Лиру и молодого человека, сидевшего за столом, осенило одновременно – вот только поняли они совсем разные вещи. Молодой человек узнал девушку, до которой так отчаянно хотел добраться его наниматель, Марсель Деламар, и которая присвоила алетиометр его отца. А Лира догадалась, что перед ней – изобретатель нового метода.
Не успел он подняться, как Лира вытянула руку и захлопнула дверь.
Моргая и тряся головой, она очнулась в теплой постели, в трактире «Форель». От пережитого чуда и потрясения она чувствовала себя совсем слабой. До чего же этот юноша был похож на Уилла! Какая радость вспыхнула в ее сердце в тот первый миг – и каким ужасным было разочарование! А за ним тотчас пришло тревожное удивление, когда Лира вдруг поняла: она знает, что это за место, и кто этот человек, и чем он занимается. Но куда же подевалась кошка? Что она вообще там делала? Пришла, чтобы проводить Лиру к этому юноше?
Она не заметила, что Пан сидит на кресле у кровати, напрягшись всем телом, и внимательно смотрит на нее.
Положив алетиометр на тумбочку, Лира взяла бумагу и карандаш. Торопясь, пока видение не поблекло в памяти, она записала все, что смогла. Пан наблюдал за ней минуту-другую, а затем опять тихонько свернулся клубком. Вот уже несколько ночей они не спали на одной подушке.
Пока Лира не закончила записывать и не выключила свет, он не шевелился, да и потом подождал, пока ее дыхание не стало глубоким и ровным, как и положено во сне. Вот тогда-то он вытащил маленький потрепанный блокнотик из большой книги, в которой сам же его спрятал, и, крепко зажав в зубах, прыгнул на подоконник.
Окно он осмотрел заранее: оно было не подъемным, а со ставнями, на простой железной задвижке, так что Пан мог открыть его без помощи Лиры. Миг – и он уже бежал по старым каменным плиткам двора; еще миг – и вспрыгнул на ветку яблони, а оттуда стрелой метнулся через газон, через мостик, на волю. Вскоре Пан уже мчался по широкому лугу Порт-Медоу к дальней звоннице часовни Святого Варнавы, смутно белевшей на фоне ночного неба. Он пробежал мимо дремлющих пони, и те встревожились во сне; возможно, среди них был и тот, которому Пан в прошлом году прыгнул на спину и вцепился когтями в шкуру, так что бедное животное пустилось с места в галоп, брыкаясь и вскидывая круп. В конце концов пони его сбросил, но Пан приземлился на все четыре лапы, хохоча от восторга. Это было одно из тех его приключений, о которых Лира ничего не знала.
Не знала она ничего и о блокнотике, который он нес в зубах. Эту записную книжку из рюкзака доктора Хассаля, заполненную именами и адресами, он утащил и спрятал, потому что увидел в ней кое-что, чего Лира не заметила. Сначала он хотел сказать ей, но потом понял, что время для этого неподходящее.
Он бежал и бежал – легко, бесшумно, без устали, – пока на восточной окраине луга дорогу ему не преградил канал. Пан переплыл бы его без труда, но не хотел рисковать блокнотом. Поэтому он повернул и помчался вдоль берега к мостику, за которым тянулась Уолтон-Уэлл-роуд и улицы Иерихона. Перебравшись на другую сторону, он сосредоточился: тут следовало соблюдать осторожность. Время было хоть и позднее, но несколько пабов все еще работали, а на каждом углу горели желтые фонари, так что спрятаться от глаз прохожих было негде. Поэтому Пан бежал по неосвещенной тропинке вдоль канала, бежал быстро, но часто останавливался, оглядывался и прислушивался, пока слева не показались ворота на железном засове. Ему они были не помеха, и через несколько секунд Пан уже стоял во дворе «Игл Айронворкс», и над ним возвышались громадные корпуса металлургической мастерской. Узкая тропа вела к таким же воротам в конце Джаксон-стрит, застроенной невысокими кирпичными домами, в которых жили рабочие из мастерской и соседнего издательства «Фелл-пресс». Неподалеку на улице беседовали припозднившиеся прохожие, и Пан остановился в воротах, в тени двух зданий. Наконец, собеседники попрощались; один скрылся за дверью своего дома, а другой, пошатываясь, двинулся в сторону Уолтон-стрит. Пан подождал еще с минуту, проскользнул в ворота и перемахнул через невысокую ограду перед последним домом.
Тут он припал к земле рядом с маленьким окошком полуподвала, тускло освещенным и таким пыльным и закопченным, что заглянуть внутрь было невозможно. Но Пан всего лишь прислушивался, и вскоре до него донесся хриплый мужской голос, обронивший пару случайных фраз. Отвечавший ему голосок был тоньше и музыкальнее.
Значит, они на месте и работают; это все, что ему нужно было знать. Пан постучал в окошко, и голоса тотчас умолкли. Бесшумной тенью Пан взлетел на узкий подоконник и посторонился, чтобы человек мог открыть окно.
Проскользнув внутрь, он спрыгнул на каменный пол и приветствовал кошку-деймона, такую черную, что, казалось, ее мех поглощает свет. В центре комнаты пылала большая печь, и жар от нее шел почти нестерпимый. Помещение казалось чем-то средним между кузницей и химической лабораторией. Стены и мебель потемнели от сажи, углы заросли паутиной.
– Пантелеймон, – кивнул человек. – Добро пожаловать. Давненько мы тебя не видели.
– Здравствуйте, мистер Мейкпис, – ответил Пан, для чего ему пришлось выпустить из зубов записную книжку. – Как ваши дела?
– Жужжим помаленьку, – пожал плечами Мейкпис. – Ты один?
Лет ему было около семидесяти. Лицо покрывали глубокие морщины, а кожу – темные пятна от старости или от въевшейся копоти. Пан и Лира познакомились с Себастьяном Мейкписом благодаря одному странному случаю с участием одной ведьмы и ее деймона. С тех пор они не раз навещали его и постепенно привыкли к его иронии, к неописуемому беспорядку в лаборатории, к его обширным познаниям в самых неожиданных областях и к терпеливой доброте его деймона, Мэри. Мэри и Мейкпис знали, что Лира и Пан могут разделяться. Ведьма, чей коварный план и стал причиной их знакомства, в прошлом была его возлюбленной, и он знал о том, что ведьмы это тоже умеют.
– Да, – ответил Пан. – Лира… спит. Я хотел спросить вас кое о чем. Извините, что помешал.
Мейкпис сунул руку в старую металлическую перчатку и поправил чугунок, стоявший на краю печи.
– Пусть греется, – сказал он. – А ты садись, мой мальчик. Поговорим, а я пока покурю.