Малкольм подошел к огромной каменной арке, служившей воротами, постоял немного, задрав голову, чтобы его преследователь сообразил, куда направляется жертва, а потом решительным шагом двинулся внутрь – и тут же, прежде чем тот успел заметить, юркнул в лавочку с коврами и тканями. На базаре больше шестидесяти рядов и сотни лавок – ускользнуть от слежки нетрудно, но Малкольму было нужно не это. Он хотел поменяться ролями и превратиться из добычи в охотника.
Через несколько секунд его новый знакомец вбежал в ворота, остановился и начал озираться по сторонам, вытягивая шею в попытках разглядеть что-нибудь поверх голов, вертясь направо и налево – слишком быстро, чтобы что-то увидеть. Похоже, юноша переволновался. Малкольм стоял к нему спиной среди свисающих с потолка ковров, но наблюдал за происходящим в зеркальной крышке наручных часов. Торговец обслуживал другого клиента и удостоил Малкольма лишь мимолетным взглядом.
Молодой человек ринулся вперед по проходу, и Малкольм тихонько вышел и приступил к преследованию преследователя. В кармане у него была специально припасена льняная кепка – он надел ее и спрятал свои рыжие волосы. Торговый ряд, в котором они оказались, был широким, но обе его стороны были заняты лотками и магазинами с готовым платьем, ботинками, коврами, щетками, метлами, чемоданами, лампами, медной кухонной утварью и тысячами других вещей.
Малкольм скользил сквозь этот хаос за молодым человеком, но не глядя на него – вдруг тому придет в голову обернуться. Нервозность окружала юношу, словно облако; деймон-ястреб сидел на плече, вертя головой во все стороны – и временами, кажется, даже назад, будто сова. Малкольм неумолимо подбирался все ближе.
Тут юноша – так и есть, еще не мужчина! – повернулся, чтобы сказать что-то птице, и Малкольм впервые увидел его вблизи. Видение встало у него перед глазами – призрак другого лица… родительский паб, зимний вечер, и Джерард Бонневиль у огня, со своей гиеной-деймоном… улыбается Малкольму теплой и заговорщической улыбкой…
Бонневиль!
Это его сын! Знаменитый алетиометрист Магистериума!
– Аста! – Деймон вспрыгнул к нему на руки и вскарабкался на плечо. – Это же он, правда?
– Точно он. Никаких сомнений.
Торговые ряды были запружены народом. Бонневиль явно растерялся… он был так молод, так неопытен с виду. Малкольм шел за ним, словно тесня его к самому центру базара – ближе, ближе… скользя сквозь толпу, как призрак, незримый, неощутимый, вне подозрений, стерев собственную личность. Наблюдал, не глядя. Смотрел, не глазея. Мальчик мрачнел с каждой минутой: он потерял добычу, а вместе с ней и уверенность.
Вскоре они очутились на перекрестке, где под затейливым сводом возвышался декоративный фонтан. Малкольм догадался, что Бонневиль встанет там и начнет озираться по сторонам, – тот так и сделал. Его невидимый пастух наблюдал за ним, глядя в крышку часов, не поворачивая головы.
– Пьет, – сообщила Аста.
Пока юноша пил, склонившись над водой, Малкольм вырос прямо у него за спиной. Деймон-ястреб крутил головой во все стороны и, в конце концов, повернулся в сторону Малкольма и увидел его – на расстоянии вытянутой руки.
Сказать, что Бонневиль испытал шок, значило бы ничего не сказать. Он отскочил от бортика – назад и вверх, резко повернулся, в руке у него оказался нож.
В мгновение ока Аста бросилась на его птицу и швырнула в каменную чашу с проточной водой. Малкольм отреагировал в ту же секунду, хотя острое как бритва лезвие успело прорезать рукав его куртки и задеть кожу. Бонневиль ударил с такой силой, что на краткий миг потерял равновесие, – этого Малкольму хватило, чтобы ударить его кулаком под дых. Обычно таким ударом заканчивается боксерский матч. Этот случай не стал исключением: Бонневиль, лишившись разом и дыхания, и сил, осел на бортик чаши и выронил нож.
Малкольм пинком отшвырнул оружие подальше, сгреб юношу за грудки и вздернул на ноги.
– Мой нож, – пробормотал тот по-французски.
– Обойдешься. А сейчас пойдешь со мной, и мы поговорим, – ответил на том же языке Малкольм.
– Отвали…
Когти Асты держали ястреба за горло. Она слегка надавила, и птица закричала. Оба деймона насквозь промокли – Бонневиль тоже, но сохранял дерзость, хотя и был напуган.
– Выбора у тебя нет, – сообщил ему Малкольм. – Пойдешь со мной в кафе, выпьешь кофе, и мы поболтаем. Тут, за углом, как раз есть одно. Если бы я хотел тебя убить, я бы сделал это в любой момент за последние пятнадцать минут. Хозяин здесь я, и ты будешь делать, как я скажу.
Бонневиль едва переводил дух, дрожал с головы до ног и горбился, словно у него были сломаны ребра, – хотя кто знает, может, и были. Не то положение, чтобы спорить. Хотя сбросить руку Малкольма с плеча он все-таки попытался – впрочем, без малейшего успеха. Все произошло так быстро, что никто ничего не заметил. Малкольм довел его до кафе и швырнул на стул в углу, спиной к стене, увешанной фотографиями боксеров и кинозвезд.
Англичанин заказал два кофе. Его юный знакомый сидел, согнувшись, и дрожащими пальцами гладил деймона, стряхивая остатки воды с его перьев.
– Черт бы тебя побрал, – процедил он сквозь зубы. – Ты мне что-то сломал. Не то ребро, не то еще что в груди. Сволочь.
– Ты был на войне? Кто тебе нос сломал?
– Пошел ты.
– Что тебе известно об убийстве патриарха? Это месье Деламар послал тебя присмотреть, чтобы все получилось как надо?
Бонневиль не слишком умело попытался скрыть удивление.
– Да откуда ты… – начал он и тут же осекся.
– Вопросы буду задавать я. Где сейчас твой алетиометр? При тебе его нет, а то я бы знал.
– Ты его не получишь.
– Нет. Его получит Деламар. Ты же увел его без разрешения, так?
– Пошел ты.
– Я так и думал.
– Ты не такой умный, как думаешь!
– Согласен. Но я умнее, чем думаешь ты. Например, мне известны имена и адреса агентов Деламара в Константинополе. Ты уже понял, что я могу следить за тобой, – и так же легко узнаю, где ты остановился. Через десять минут после этого узнают и они.
– Ну и как же их зовут?
– Аурелио Менотти. Жак Паскаль. Хамид Салтан.
Бонневиль прикусил губу и посмотрел на Малкольма с откровенной ненавистью. Официант принес кофе. От его взгляда не укрылись ни мокрая рубашка и заклеенный нос молодого человека, ни кровь, сочащаяся из прорехи на рукаве у Малкольма.
– Чего тебе надо? – спросил Бонневиль, когда тот ушел.
Малкольм проигнорировал вопрос и сделал глоток обжигающего кофе.
– Менотти и остальным я ничего не скажу. Если ты наконец скажешь мне правду.
– Ты же не будешь знать, правда это или нет, – пожал плечами его собеседник.
– Зачем ты явился в Константинополь?