Книга Пыли. Тайное содружество - читать онлайн книгу. Автор: Филип Пулман cтр.№ 103

Тут раздался стук, и дверь открылась. Полицейский, обыскивавший гостиничный номер Бонневиля, вернулся с его рюкзаком.

– Он там? – спросил дознаватель.

– Нет. – Полицейский покачал головой. – Я обыскал комнату, но там больше ничего не было.

– Если вы искали алетиометр, – вмешался Бонневиль, – то зря трудились. Надо было просто спросить. Он при мне, что вполне естественно.

Достав алетиометр из кармана, Бонневиль положил его перед собой на стол. Дознаватель протянул к нему руку, но Бонневиль оттолкнул ее.

– Смотреть можно, трогать нельзя, – сказал он. – Между инструментом и толкователем устанавливается особая связь. Ее легко нарушить.

Дознаватель подался вперед и впился глазами в алетиометр. Второй агент тоже заинтересованно рассматривал прибор.

«Как удобно, – мелькнуло в голове у Бонневиля. – Нож в глаз – и дело в шляпе. Был бы ему урок».

– И как же вы с ним работаете?

– Он дает ответы посредством символов. Нужно знать все значения каждой из этих картинок. И этих значений сотни, кто попало ничего тут не поймет. Конкретно этот инструмент – собственность Магистериума, и как только я завершу порученную мне миссию, он вернется на свое законное место. Итак, повторю еще раз: позвольте мне поговорить с деймоном, пока он не успел насочинять отговорок.

Дознаватель и его коллега переглянулись. Потом одновременно поднялись, отошли в дальний угол и стали совещаться – так тихо, что Бонневиль ничего не расслышал. Во время этой передышки напряжение, помогавшее сохранять спокойствие и сдерживать дрожь в руках, начало понемногу спадать. Но ястребиха почуяла неладное и вцепилась когтями ему в плечо с такой силой, что сквозь рубашку проступила кровь. Это было больно, но очень кстати.

Когда агенты повернулись к нему, он снова был спокоен и собран – несмотря на расквашенный нос.

– Ну что ж, пойдемте, – сказал дознаватель, и его коллега открыл дверь.

Бонневиль спрятал алетиометр, подхватил рюкзак и пошел за ними. Агенты поговорили с полицейским, тот достал из кармана кольцо с ключами и принялся перебирать их в поисках нужного.

– Мы будем смотреть, – предупредил дознаватель. – И записывать все ваши вопросы и все, что он скажет в ответ.

– Разумеется.

Полицейский отпер дверь – и замер на пороге.

– В чем дело? – спросил следователь.

Бонневиль, не церемонясь, обошел его, оттолкнул полицейского и прошел внутрь.

Комната была точной такой же, как та, в которой его допрашивали, – со столом и тремя стульями. Сеть из угольного шелка лежала на столе, изорванная в клочья. Окно было распахнуто. Пантелеймон сбежал.

Бонневиль повернулся к агентам ДСК. Никому бы и в голову не пришло, что этот сдержанный с виду молодой человек способен на такую ярость. Кровь из разбитого носа хлынула с новой силой, заливая рот и подбородок. Окровавленный, полуслепой от боли, он стоял посреди комнаты, и нес полицию и Дисциплинарный суд на все корки. Обвинял тупоголовых агентов в упрямстве и преступной халатности. Призывал на их головы гнев Магистериума. Обещал, что их жизнь превратится в ад, и за гробом ничего не изменится – эти муки станут вечными.

Отличный был спектакль, мысленно похвалил себя Бонневиль несколько минут спустя, когда уже сидел в удобном кресле, а вокруг хлопотал полицейский врач. Вскоре он шагал в сторону железнодорожной станции. Все имущество было при нем, в целости и сохранности, а гордость его снова цвела пышным цветом. Повязка, прикрывавшая нос, была знаком почетного ранения. Да, он упустил Пантелеймона, но это не страшно. Теперь у него появилась новая цель – такая интересная и такая неожиданная, что Бонневиль до сих пор не мог опомниться. Это было настоящее откровение. Оно гудело у него в голове ударами колокола: человек, который убил его отца. Крупный рыжеволосый мужчина. Его зовут Мэтью Полстед.

В Константинополь Лира прибыла усталая и встревоженная, совершенно не в состоянии ни выбросить из головы пражские приключения, ни понять их смысл. Радость от обретения цели оказалась краткой и быстро испарилась. Лире казалось, что какая-то тайная сила воспользовалась ею… Словно все события ее путешествия – и задолго до него, – были тщательно организованы с одной лишь целью, которая не имела к ней, Лире, никакого отношения, и была недоступна пониманию, даже если Лира когда-нибудь узнает, в чем она заключалась. Или подобные мысли – это уже признак безумия?

Единственное, что ей еще удавалось, это оставаться незаметной. У нее даже был список вопросов для проверки: куда я смотрю? как я двигаюсь? проявляю ли какие-то эмоции? Она перебирала и проверяла все, что могло привлечь к ней внимание, и тщательно все подавляла. И теперь, после некоторой тренировки, могла пройти по запруженной народом улице и никому не броситься в глаза. Было даже приятно – и вместе с тем горько – вспоминать, как всего несколько месяцев назад молодые люди провожали ее восхищенными и полными желания взглядами, а она высокомерно их игнорировала, втайне наслаждаясь тем, какую власть над ними получила. Теперь радоваться приходилось тому, что ее никто не видит.

Гораздо труднее было обходиться без Пантелеймона.

Кое-что о нем она знала. Ему не грозила опасность; он был в дороге; он куда-то стремился – но это и все. Несколько раз, в уединении гостиничного номера или купе, она бралась за алетиометр, но вскоре откладывала его. Новый метод вызывал невыносимую дурноту. Она пробовала вернуться к классическому методу, размышляя над образами, стараясь вспомнить хотя бы по дюжине значений для каждого или как минимум четко сформулировать вопрос… Но ответы получала загадочные, противоречивые или просто невнятные. Время от времени на нее накатывали приступы беспричинного ужаса, жалости или гнева, и тогда она понимала, что эти чувства испытывает Пан, но почему – даже не догадывалась. Оставалась только надежда – и Лира надеялась, несмотря на страх и одиночество.

Некоторое время она потратила на письма Малкольму. Рассказала ему обо всем, что видела и слышала. Изложила события, связанные с горящим голландцем и алхимиком, совет Агриппы относительно дальнейшего путешествия. Письма Малкольму она отправляла в «Форель» до востребования, но получит ли он их когда-нибудь и напишет ли ответ, не знала.

Лире было очень одиноко. Словно вся ее жизнь впала в какое-то забытье… словно часть ее самой спала и, может быть, даже видела сны. Сны о том, что с ней происходит. Лира погрузилась в апатию и просто принимала то, что посылала ей судьба. Оказалось, что паром в Смирну только что ушел, а нового придется ждать еще два дня, и она спокойно выслушала новость, нашла дешевый отель и принялась бродить по древнему городу – скромно, незаметно, разглядывая часовни, музеи, богатые купеческие дома вдоль набережной, отдыхая в парках под все еще голыми деревьями. Она купила газету на английском языке и прочла каждую статью до последнего слова, греясь в теплом и дымном кафе под стенами исполинской Святой Софии, поднимавшейся над окрестными домами как огромный мыльный пузырь – только из камня.