Чтобы скрыть смущение, Стелла принялась сосать пальчик. Маристелла Каллипо как-то неуклюже дернула рукой – помахала, или что? Ассунту вдруг пронзила острая жалость к этой женщине, столь скованной даже с родной внучкой.
– А это, – продолжала Ассунта, беря Стеллу за плечики и разворачивая к девочке на кровати, – твоя тетя Марианджела. Ну-ка, скажи ей: здравствуйте, тетушка!
– Ciao, Zia, – произнесла Стелла.
Марианджела улыбнулась. Волосы у нее были сальные, лоб и подбородок в прыщах, но глаза – большие, темные – показались Ассунте очень красивыми.
– А малышку как зовут? – спросила Ассунта, про себя определив возраст девочки – месяца три-четыре, не больше.
– Анджела, – отвечала Марианджела.
– Почти как тебя! – воскликнула Ассунта. Не странно ли, что у сестер такие схожие имена? И снова обратилась к Стелле: – Видишь, доченька, какая славная bambina? Это твоя другая тетя, Анджела. Забавно, правда – у тебя, такой маленькой, есть совсем крошечная тетушка!
Да, Стелла тоже находила это забавным. Она даже отважилась рассмеяться, правда, сразу спрятала личико в материнской юбке. Ассунта положила ладонь дочери на темя; машинально отметила, что головка у нее горячая.
– Не надо дичиться, милая. Скоро твоя тетя Анджела подрастет, и вы с ней будете вместе играть.
– Не как меня, – внезапно заговорила Марианджела. – Ее назвали Анджелой в честь моей умершей мамы.
Ассунта опешила. Взглянула на свекровь – может, объяснит? Но Маристелла Каллипо уткнулась в свое шитье.
– Твоя мама умерла? – эхом повторила Ассунта.
– Да, когда я была совсем маленькой. – Ассунту сверлил взгляд огромных темных глаз. – Мне было только три года. Но я помню маму. Немножко, самую чуточку, а все ж таки помню.
Ассунтина свекровь резко поднялась, швырнула шитье на кровать и вышла, хлопнув нижней частью двойной двери. Разговор явно был ей не по нраву.
– Я не знала, что твоя мама умерла, – пролепетала Ассунта. – Мне очень жаль. – Марианджела молчала, и Ассунта решилась уточнить: – Отчего она умерла?
Марианджела потупилась, уставилась на свою крошечную сестренку.
– Она умерла при родах. Ребенок тоже умер.
– Ах, бедняжки! И она, и тот малыш, и ты.
Про себя Ассунта думала: значит, Марианджела дает понять, что Маристелла Каллипо ей не мать, а мачеха? Не следует ли отсюда, что она приходится мачехой и Антонио? Не этим ли объясняется холодный прием?
На ум пришла любимая поговорка Марии: «I guai da pignata i sapa sulu a cucchjiara cchi c’e vota» – «Про непорядок в горшке знает только ложка, которая варево размешивает». Иными словами, в каждой семье свои тайны. Мария наверняка пожурила бы Ассунту – незачем лезть в чужие дела. Но ведь Ассунта, выйдя за Антонио, влилась в его семью – значит, их дела теперь имеют к ней прямое отношение, разве нет?
И Ассунта осторожно спросила:
– А где твои братья?
– Должно быть, на дворе играются.
– Я про старших говорю.
Ассунта имела в виду двоих подростков; хорошо бы еще их по именам вспомнить. Теперь ей казалось странным, что Антонио избегал разговоров о своих братьях.
– Старшие работают, да?
Марианджела ответила лишь после долгой паузы и как бы с неохотой:
– О прошлый год они в Америку поехали. Матушка боялась, что их в солдаты заберут, как Тоннона.
Ну вот, пожалуйста: уже и «матушка». А кто несколько минут назад говорил, что Маристелла ей не родная мать? Может, Марианджела с головой не в ладах? Или сама толком не знает, где мать, где мачеха?
Дальше Ассунта расспрашивать не стала.
Время тянулось бесконечно. Визит совпал с днем святого Николы, и, к облегчению Ассунты, все семейство отправилось на длинную праздничную мессу. По возвращении Маристелла поставила кипятиться большой горшок и взялась готовить пасту из остатков драгоценной муки. Кажется, думала Ассунта, свекровь таки прониклась мыслью, что возвращение сына – и впрямь событие знаменательное, достойное хорошего ужина. К закату Маристелла Каллипо резала тесто на тонкие полоски и крутила из них gemelli, и все же перспектива вкусно поесть не утешила Ассунту. Не надо ей пасты, лучше бы им с Антонио пораньше откланяться, лучше бы Стелле ночевать дома, в Иеволи!
Ночь у свекрови тянулась бесконечно. Ассунта глаз не сомкнула. На одной кровати разместилась вся семья: Марианджела у стенки, затем младенец, далее Маристелла-старшая, свекор, Антонио и, наконец, Ассунта. Ей пространства почти не было, она шевельнуться боялась – как бы на пол не упасть. Что касается Стеллы, малышка всю ночь вертелась на материнской груди. Младшим братьям Антонио, Луиджи и Эгидио, пришлось спать на полу.
Ассунта не привыкла, чтобы в одной постели лежало столько народу. Матрас, как ей казалось, сроду не проветривали – он был сырой, пропитанный вонью немытых тел и нестираного белья. Еще за ужином Ассунта обнаружила у себя на лодыжке блоху и всю ночь не могла отделаться от ощущения, что постель кишит паразитами. Однако ей ничего не оставалось, кроме как лежать тихо и терпеть укусы и ждать, пока рассветет и можно будет пойти домой.
Примерно за час до зари, в мутной зимней мгле, которая еще не утро, но уже и не ночь, захныкала маленькая Анджела. От стенки послышалось «агу-агу», затем – характерный шорох, с каким обнажается женская грудь, наконец – удовлетворенное чмоканье младенца, едва различимое сквозь булькающий храп Маристеллы-старшей. Тринадцатилетней Марианджеле крохотная Анджела, оказывается, доводилась не сестренкой, а дочерью.
Наутро, едва забрезжило, Ассунта и Антонио тронулись в обратный путь. Ассунта почти бежала – так ей хотелось скорее домой, скорее снять оскверненное общей постелью платье, скорее проверить, на нацепляла ли Стелла вшей да блох.
На полпути к Иеволи Ассунта, набравшись храбрости, выдала:
– Я не знала, Антонио, что твоя матушка скончалась, когда ты был еще ребенком.
Антонио устремил взор вниз, на оливковую рощу, и произнес с раздражением:
– Что ты несешь? Моя мать, слава богу, жива-здорова. Вчера тебе пасту стряпала – забыла уже?
Стелла обмякла в Ассунтиных руках, словно налилась тяжестью. Девочка дремала, приникнув к материнской груди, – еще бы, она ведь тоже всю ночь бодрствовала. Ассунта взяла ее поудобнее и предприняла вторую попытку удовлетворить свое любопытство:
– Как же так? Вчера Марианджела сказала, что малышку назвали в честь ее покойной матушки.
Ждать мужнина ответа пришлось долго. Наконец Антонио процедил:
– У нас с Марианджелой разные матери. Синьора, которую ты видела вчера, – моя родная мать.
Час от часу не легче. Выходит, у свекра была любовница? Выходит, Марианджела – незаконнорожденная? Антонио закрыл тему, распорядившись: