Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны - читать онлайн книгу. Автор: Джульет Греймс cтр.№ 5

Уходя, Антонио письма писать не обещался. Нет, грамоту он разумел, но писанины не жаловал. Ассунта же не умела ни читать, ни писать. Понимала одно: муж вернется к ней, если уцелеет; а вот когда случится возвращение, ведомо одному Господу Богу.

Ассунта, на шестом месяце беременности, провожала Антонио до железнодорожной станции в Феролето, самом крупном населенном пункте в их краю, что находился в долине. Мария вела ослика, навьюченного солдатским мешком. Прощание было не из поэтических: Антонио поцеловал жену в обе щеки, подхватил мешок и скрылся в вагоне. Ассунта не расстроилась – за восемь месяцев брака она уже поняла, что муж у нее не романтичный, а похотливый.

Мать и дочь стояли на платформе, покуда поезд, направлявшийся в далекий город Катандзаро, не скрылся из виду. Ассунта беззвучно плакала – слезы ручьями лились из немигающих глаз и мочили платье на выпуклом беременном животе. Причиной слез было облегчение – отныне на неопределенный срок Ассунта не обязана удовлетворять гастрономические и сексуальные аппетиты мужа. На большом сроке беременности это ее очень утомляло. Ассунту мучила совесть. Падре после исповеди сказал: «Дочь моя, тебе следует раскаиваться за подобные чувства» – вот Ассунта и раскаивалась.

Дитя родилось 11 января 1915 года. Ассунта проснулась с болью в животе, а когда прибирала возле очага, у нее отошли воды. Подтирая за собой, Ассунта прикидывала, как будет лучше – поспешить ли ей к матери? Но тогда она вряд ли сумеет вскарабкаться обратно на виа Фонтана, чтобы родить в своем доме. Колебалась она долго, стояла, будто в ступоре; по счастью, Мария и Розина сами вздумали ее проведать. Такова деревенская жизнь: если тебя целый день нигде не видно, кто-нибудь непременно обеспокоится и нагрянет с визитом.

Итак, Ассунтины мать и старшая сестра живо нагрели воды и развесили над кроватью пучки мяты – от сглаза. Они водили Ассунту кругами по комнате, они помогли ей облегчиться и напоили ее ромашковым отваром для расслабления мышц и снятия нервного напряжения. Ближе к вечеру, когда схватки сделались интенсивнее, Розина сбегала в церковь за сестрой Летицией, крайне благочестивой и знавшей толк в родовспоможении, даром что не рожавшей. Сестре Летиции сравнялось семьдесят пять лет, и чего она только не перевидала. Были в ее практике младенцы, которые идут ножками вперед, были младенцы, едва не удушенные пуповиной, а иногда вместо ожидаемого одного ребенка на свет появлялась двойня. Даже выговор сестры Летиции, гортанный, как у всех северянок, успокаивающе действовал на роженицу, да и на все ее семейство.

Ассунта боялась умереть – ведь таких случаев сколько угодно. Мария и Розина ничего не боялись – на все Божья воля. Ассунта знала, что и ей следует верить в Божий промысел, но у нее как-то не получалось, и она, страшась смерти, страшилась еще и своего неверия. Впрочем, роды прошли без осложнений. Дитя – здоровенькая пухленькая девочка с черным пушком на головке, с большими светло-карими, как у Антонио, глазами – причинило матери не более страданий, чем определено Господом на женскую долю.

Антонио, уходя в солдаты, оставил распоряжение, как наречь его дитя. Если мальчик – быть ему Джузеппе, в честь отца Антонио; ну а если девчонка – пусть будет Маристеллой, в честь его же матери. Малютке не минуло еще и часа от роду, как Ассунта сократила «Маристеллу» до «Стеллы».

– Звездочка моя ясная, – шептала Ассунта – потому что имя Стелла было легко и приятно произносить и потому что очень уж славная у нее получилась дочурка.

Мария и Розина прочли над новорожденной заговор от сглаза. Как я уже упоминала, обе женщины истово веровали во Христа Спасителя, однако отличались практичностью. А с этой точки зрения почему бы не подкрепить крестную силу толикой древнего колдовства?

В мае 1915 года, когда в Ассунтином огороде цвела пурпурными и желтыми цветами фасоль, пришло известие – Италия вступает в войну с Австрией. Стелле сравнялось четыре месяца. Она была на диво пухленькая, из тех младенцев, у которых шейки не видно, а румяная улыбчивая мордашка словно бы сидит прямо на плечиках. Разумеется, все деревенские кумушки восхищались этой мордашкой и не упускали случая чмокнуть либо слегка щипнуть круглую щечку. Молодая мать не догадывалась, как скоро военные лишения и нужда сгонят благословенный младенческий жирок.

– А сколько она продлится, война? – спросила Ассунта своего брата Николу, услыхав от него страшную весть.

Ответа брат не знал. Самого его в армию не призвали – по возрасту. Николе было уже тридцать пять, его и Ассунту разделяли четыре младенца, которых Мария родила мертвыми. Но из Иеволи служить отправились семнадцать юношей – целое поколение; ни одна семья не осталась неохваченной.

В июне, в тот день, когда Стелла сама, без помощи своей расцветшей после родов матери, сумела принять сидячее положение, пришло письмо от Антонио. Ассунте его прочел брат, Никола. «Нас отправляют на север, к австрийской границе», – сообщал Антонио. Письмо было как минимум месячной давности.

Настоящий голод длился целых два года. Тяжелее всего была зима 1916/17, когда в долине реки Исонзо, где шли жестокие бои, зарегистрировали снеговой покров глубиной восемь метров. Весны почему-то вовсе не случилось, зима плавно перешла в 1918 год. Впервые в истории снег на спорных вершинах растаял, открыв целые батальоны трупов, что пролежали замороженными восемнадцать месяцев.

В Иеволи и окрестностях лето на задалось – собрали только половину обычного урожая пшеницы. Уплатив натурой военный налог, Ассунта села и заплакала. Ах, если бы отданное ею зерно чудесным образом отправилось на австрийскую границу, к Антонио! Увы, глядя вслед сборщику налогов, что укатил по направлению к Пьянополи в ослиной повозке, Ассунта не могла отделаться от ощущения, что этот человек – просто очередной разбойник, только вместо ружья он вооружен бумажкой с королевской печатью.

Из-за неестественно, нехарактерно холодной погоды в Ассунтином огороде почитай ничего не росло. Картошка уродилась чуть ли не с горошину, помидоры не вызрели – так и усохли на кустах. Голодное лето сменилось голодной осенью. Ходили слухи, что некоторые хозяйки соскребают со стен штукатурку и смешивают ее с остатками муки; но в жилище Ассунты стены были неоштукатуренные, да и само жилище не ей принадлежало.

За свои семнадцать лет Ассунта подобного голода не знала, не ведала. Без денег, без отца, без мужа, без возможности заработать или повлиять на погоду, заставить плодоносить свои огородные посадки она чувствовала себя беспомощной, как дитя. Каждый следующий день казался хуже предыдущего – таким ужасным, что думаешь: страшнее и не выпадет. Однако новое утро приносило еще больший кошмар.

Стелла уже встала на ножки. Это была робкая и совсем не плаксивая девочка, с благодарностью съедавшая самые невообразимые блюда, которые стряпала Ассунта. Сегодня – давленые вареные бобы; завтра – отвар из бобовых стручков; послезавтра – жаренный в оливковом масле лук без крошки хлеба. Отвары из сосновой коры и горьких горных трав; недозрелые апельсины, украденные из чужого сада и томленные в воде до размягчения кожуры. Еще Ассунта варила каштаны (их немного осталось после осеннего сбора); сама пила чуть пахнущую каштанами воду, а Стелле давала мякоть. Часто, слишком часто она вовсе обходилась без еды, бурчание в собственном животе считая доказательством, что bambina получила все и больше пожертвовать ей нечего.