Алексей Николаевич стрелял с двух рук, чтобы сильнее напугать. Пусть думают, что внутри много полицейских. До цели было всего шесть шагов. Страх внутри, как это всегда с Лыковым бывало прежде, сменился холодной злостью. Ну, получите!
Он выпустил по три заряда из каждого пистолета, целясь на уровне корпуса. Там мишень всех шире, пуле легче ее найти. Мгновенно раздались ответные выстрелы, но они прошли высоко. Ответ на главный вопрос – побегут или нет налетчики, – он получил уже через секунды. За дверью испуганно вскрикнули, кто-то тяжело упал на пол, а затем послышался топот. В обычной ситуации Лыков кинулся бы их преследовать. Но сейчас за его спиной находились триста тысяч рублей и пьяный в зюзю сторож, которого сыщик сам же напоил. Пришлось сидеть и ждать дальнейшего развития событий. Он мог только смотреть в окно и гадать, что там происходит.
Между тем пальба снаружи только усилилась. Лыков увидел, как двое в черном выскочили на Красную улицу. Их тут же стал расстреливать Азвестопуло из дома напротив. Одного свалил, а второго загнал обратно в подъезд. Но в ответ ему ударили так, что мало не покажется. Самое неприятное, что лупили из карабинов. Неужели это те армяне, которые громили банк в Новороссийске и которых до сих пор не поймали?
Слева появились городовые под командой пристава. Но они не успели сделать и нескольких шагов, как огонь из карабинов ударил по ним. Передний зашатался, его подхватили под руки и увели в подворотню. Остальные спрятались за угол дома генерала Назарова и стали стрелять оттуда из револьверов, не нанося бандитам никакого ущерба.
Черт! Где же сыскные? Чего они тянут, а не ударят злодеям в тыл? Алексей Николаевич соскочил с подоконника, готовый выйти в коридор. Это его спасло. Наполовину выломанная дверь покачнулась, показалось напряженное лицо. Шкуропат! Из щели полыхнуло, и лишь в последнюю секунду сыщик успел рухнуть на пол. Он сразу же встал на четвереньки и бабахнул в ответ не глядя. И снова услышал удаляющийся топот. Атаман решил украсть деньги, пока его банда связывает огнем полицию. Ловко… Но налетел на Лыкова и задал стрекача.
Статский советник едва не кинулся за ним следом. Однако опять удержался. Его не пускали капиталы, которые остались бы без надзора. Трудно предположить, что, получив отпор, негодяй придет за добычей во второй раз. Точнее, даже в третий. Но вдруг?
Питерец вернулся к окну и осторожно выглянул. На пустой улице одиноко лежал сраженный налетчик. Его товарищи, укрывшиеся в подъезде, стали целить в фонари, и скоро сделалось темно. Вот-вот они пойдут на прорыв. Тут наконец внизу разгорелась частая револьверная стрельба, послышались ругань и стоны. Засада ударила бандитам в тыл. В тот же миг Лыков увидел, как из дома Фомина бежит через улицу Азвестопуло. Вот дурак! Но помощник действовал решительно. Он подскочил к распахнутым дверям подъезда и в упор открыл огонь из маузера. Через секунду внизу все стихло. Еще чуть позже на лестнице раздались громкие шаги. Из коридора донесся голос Сергея:
– Алексей Николаевич, это я! Могу зайти? Не пристрелите помощничка? У вас все в порядке?
– Заходи! – ответил Лыков и пошел к дверям. Ногой вынес их в коридор и увидел лежащие крест-накрест тела.
– Значит, я все-таки попал.
– Двоих сбили, – одобрительно прокомментировал Азвестопуло. Он перевернул бандитов, на всякий случай держа маузер наготове. Вдруг ребята притворились? Но оба оказались мертвы. Пули статского советника угодили одному в сердце, а другому в голову.
Через десять минут весь этаж был заполнен публикой. Примчались Захаров и его помощник Полнер, полицейский врач, судебный следователь, какие-то военные, газетчики и несколько учредителей Общества взаимного кредита. Асьминкина среди них не было.
На улице перед домом Бейма сложили убитых налетчиков. Пару свалил Лыков в первые секунды. Еще двоих записал на свой счет Азвестопуло. Пятерых добавили сыскные из засады. Всего насчитали девятерых бандитов, в том числе, действительно, трех армян с карабинами. Живым не сдался никто. Шкуропата среди покойников не обнаружили. Получив отпор от статского советника, он вылез на крышу и ушел дворами, пока засада сражалась с его людьми. Только бросил свой карабин. Последний, четырнадцатый, из тех, что унесли из казачьего полка. С карабином по крышам лазить неудобно…
У правоохранителей был тяжело ранен один городовой и легко – трое. В том числе досталось Тимошенко: ему прострелили щеку. Он едва не захлебнулся кровью. Помог, как обычно, Лыков. Он перевязал надзирателя и отправил в городскую больницу вместе с другими пострадавшими. Главное, все были живы, девять бандитов убиты наповал, и деньги табаководов уцелели. Когда примчавшийся на авто Бабыч узнал о результатах операции, то долго тряс руку Лыкову с помощником. А подчиненным обещал посильно вознаградить их за смелость.
Наутро в сыскном отделении собрались участники ночного боя. Тимошенко отлежался и выглядел почти здоровым. Ему повезло: пуля каким-то чудом не задела ни зубы, ни язык. Азвестопуло обнаружил у себя очередную царапину на боку. Лыков ушибся, когда падал на пол, уворачиваясь от зарядов атамана, и едва владел левой рукой. Легко отделались! Все понимали это и были в приподнятом настроении.
Город шумел, взволнованный неслыханно дерзким нападением. На главной улице, через дорогу от управы… Девять трупов, спасенные триста тысяч, вся мостовая в битом стекле… Из городской картинной галереи пришел знаменитый Коваленко и пожаловался, что два заряда залетели в окно и повредили холст работы Маковского. Лыков узнал об этом и лично отправился туда.
Он давно хотел познакомиться с собирателем, слышал о нем только хорошие отзывы. Федор Акимович происходил из крестьян Тамбовской губернии, имел два класса образования, но дослужился до кассира в большом магазине. Все свои средства он тратил на коллекционирование живописи. Ходил в поношенной одежде, скудно питался, но собрал в конце концов такую галерею, что впору позавидовать и миллионщику. В 1903 году Коваленко подарил свое собрание городу Екатеринодару, с условием, что галерея будет носить его имя. Сам стал почетным пожизненным попечителем музея. Он продолжил дело, которому посвятил себя без отдачи: накапливал и улучшал фонды. Коваленко состоял в переписке с Академией художеств, Обществом художников имени Куинджи, творческими союзами и многими мастерами. Дважды в год он организовывал периодические выставки, гремевшие по всему Югу. Четыре года назад управа арендовала для размещения галереи часть второго этажа особняка кабардинского князя Шарданова. Лыков неоднократно проходил мимо этого дома и все не находил времени познакомиться с галереей и ее создателем.
Среднего роста, худощавый, одетый в скромную конфекционную пару, Коваленко встретил питерца словами:
– Я все понимаю. Вы спасали деньги. Но картины… Знали бы вы, чего мне стоило заполучить эту работу Владимира Егоровича. Нельзя ли убедить господ табаководов пожертвовать хоть двадцать рублей из спасенной суммы на реставрацию картины?
Алексей Николаевич тут же вручил попечителю четвертной билет:
– Примите от меня вот это в качестве извинения за вчерашнее. А табаководы пусть сами решают.