– Будьте толерантны, Варгас, – взмолился брат Пепе. – Вы толерантны к нашим убеждениям, мы будем толерантны к их отсутствию у вас…
– Тут правят Девы, – прервала их Лупе, крепко держа банку из-под кофе. – Никому нет дела до заповедей блаженства. Никто не слушает Иисуса – Иисус был всего лишь ребенком. Это Девы дергают за ниточки.
– Я предлагаю тебе не переводить Лупе – что бы она ни сказала. Просто не надо, – сказал Пепе Хуану Диего, который был слишком заворожен бедрами Алехандры, чтобы обращать внимание на мистицизм Лупе, – возможно, содержимое банки из-под кофе вызывало у Лупе раздражение.
– Толерантность – это всегда хорошо, – начал Эдвард Боншоу.
Впереди Хуан Диего увидел еще одного испанского солдата, стоявшего по стойке смирно у двойной двери в зал.
– Похоже на иезуитский трюк, – сказал Варгас айовцу. – С каких это пор вы, католики, оставляете нас, неверующих, в покое? В доказательство доктор Варгас жестом указал на мрачного конкистадора, стоявшего на страже у двери в кухню. Варгас положил руку на нагрудник солдата, прикрывающий сердце конкистадора – если только у испанца когда-либо было сердце. – Попробуйте поговорить с этим парнем о свободе воли, – сказал Варгас, но испанец, казалось, не заметил слишком фамильярного прикосновения доктора; Хуан Диего снова увидел, что взгляд статуи, изображающей испанского солдата, сфокусировался на Лупе.
Хуан Диего наклонился и прошептал сестре:
– Я знаю, что ты не все мне говоришь.
– Ты мне не поверишь, – ответила она.
– Разве они не милые – эти дети? – сказала Алехандра Варгасу.
– О боже, эта соска хочет иметь детей! Это испортит мне аппетит, – прошептала брату Лупе.
– Ты принесла свой кофе? – спросила вдруг Алехандра у Лупе. – Или это твои игрушки? Это…
– Это для него! – сказала Лупе, указывая на доктора Варгаса. – Это прах нашей матери. Он странно пахнет. В этом пепле – маленькая собачка и мертвый хиппи. В пепле тоже есть кое-что священное, – шепотом добавила Лупе. – Но запах другой. Мы не можем его определить. Нам нужно научное мнение. Она протянула банку Варгасу. – Давайте – понюхайте, – предложила ему Лупе.
– Это просто пахнет кофе, – попытался заверить доктора Эдвард Боншоу. (Айовец не знал, имел ли Варгас какое-то представление о содержимом банки из-под кофе.)
– Это прах Эсперансы! – выпалил брат Пепе.
– Твоя очередь, переводчик, – сказал Варгас Хуану Диего; доктор взял у Лупе банку из-под кофе, но пока еще не поднял крышку.
– Мы сожгли нашу мать на basurero, – начал Хуан Диего. – Мы сожгли вместе с ней гринго, который уклонялся от призыва, – пытался объяснить четырнадцатилетний мальчик.
– А также собаку – маленькую, – заметил Пепе.
– Должно быть, это был серьезный костер, – сказал Варгас.
– Он уже горел, когда мы положили в него тела, – объяснил Хуан Диего. – Ривера уже сжигал в нем что-то.
– То есть, видимо, это был ваш обычный костер на свалке, – сказал Варгас, постукивая пальцами по крышке банки из-под кофе, но так и не открывая ее.
Хуан Диего навсегда запомнил, как Лупе коснулась кончика своего носа; она прижала указательный палец к носу и сказала: «Y la nariz» («И нос»).
Хуан Диего заколебался, переводить ли это, но Лупе продолжала говорить, касаясь кончика своего маленького носа. «Y la nariz».
– Нос? – догадался Варгас. – Какой нос? Чей нос?
– Только не нос, маленькие язычники! – воскликнул брат Пепе.
– Нос Марии? – воскликнул Эдвард Боншоу. – Ты сунула нос Девы Марии в огонь? – спросил айовец Лупе.
– Он сделал это, – сказала Лупе, указывая на своего брата. – Нос лежал у него в кармане, хотя почти не умещался там – это был большой нос.
Никто не рассказал Алехандре, приглашенной на званый обед, о гигантской статуе Девы Марии, потерявшей нос в храме иезуитов, где погибла уборщица. Бедная Алехандра, должно быть, на мгновение вообразила себе нос реальной Девы Марии, сгоревший в ужасном пожаре на basurero.
– Помогите ей, – только и сказала Лупе, указывая на Алехандру.
Брат Пепе и Эдвард Боншоу успели отвести подружку доктора к кухонной раковине.
Варгас поднял крышку банки из-под кофе. Никто не произнес ни слова, хотя все слышали, как Алехандра дышит носом и ртом, пытаясь подавить рвотный позыв.
Доктор Варгас сунул нос в открытую банку из-под кофе. Все слышали, как он втянул в себя воздух. Не было слышно ни звука, кроме размеренного дыхания его подружки, которая изо всех сил старалась, чтобы ее не вырвало в раковину.
Первый конкистадор вынул меч из ножен и со звоном опустил его на каменный пол в фойе у подножия парадной лестницы. Лязг был довольно громкий, но далеко от кухни, где стояли собравшиеся на обед.
Брат Пепе вздрогнул при звуке меча – как и сеньор Эдуардо с детьми свалки, но не Варгас и не Алехандра. Второй меч лязгнул ближе – это был меч испанца, стоявшего на страже наверху лестницы. Было слышно не только, как второй меч звякнул о каменную лестницу и соскользнул на несколько ступенек вниз, но и как он был выхвачен из ножен.
– Эти испанские солдаты… – начал было Эдвард Боншоу.
– Это не конкистадоры – это просто статуи, – сказала всем Лупе. (Хуан Диего не колеблясь перевел). – Это ваши родители, да? Вы живете в их доме, потому что они здесь, верно? – спросила Лупе доктора Варгаса. (Хуан Диего продолжал переводить.)
– Пепел есть пепел, от пепла мало запаха, – заметил Варгас. – Но этот огонь был на свалке, – продолжал доктор. – В золе есть краска – может быть, скипидар или какой-нибудь растворитель. Может быть, морилка – я имею в виду, что-то для тонирования дерева. Что-то воспламеняющееся.
– Может, бензин? – спросил Хуан Диего: он видел, как Ривера обычно, и в тот раз тоже, поджигал мусор бензином.
– Может быть, бензин, – согласился Варгас. – Много химикатов, – добавил доктор. – То, чем пахнет, – это химикаты.
– Нос Марии-монстра – тоже химикаты, – сказала Лупе, но Хуан Диего схватил ее за руку прежде, чем она снова коснулась своего носа.
В третий раз лязг и грохот раздались совсем рядом; все, кроме Варгаса, подпрыгнули.
– Дайте угадаю, – весело предложил брат Пепе. – Это был меч нашего конкистадора-хранителя у кухонной двери, вон там, в коридоре, – показал рукой Пепе.
– Нет, это был его шлем, – возразила Алехандра. – Я не останусь здесь на ночь. Я не знаю, чего хотят его родители, – сказала хорошенькая молодая девушка. Казалось, она полностью пришла в себя.
– Они просто хотят быть здесь – они хотят, чтобы Варгас знал, что с ними все в порядке, – объяснила Лупе. – Знаете, они рады, что вас не было в том самолете, – сказала Лупе доктору Варгасу.
Когда Хуан Диего перевел это, Варгас просто кивнул Лупе; он все понял. Доктор Варгас закрыл крышкой банку из-под кофе и вернул ее Лупе.