Дорога тайн - читать онлайн книгу. Автор: Джон Ирвинг cтр.№ 62

Сны сами себя редактируют; сны беспощадны к деталям. Отнюдь не здравый смысл диктует, чему остаться во сне или за его рамками. Двухминутный сон может показаться вечностью.

Доктор Варгас не сдержался; он рассказал Хуану Диего гораздо больше об адреналине, но не все сказанное Варгасом попало в сон Хуана Диего. По словам Варгаса, адреналин токсичен в больших количествах – например, в ситуации внезапного страха.

Хуан Диего даже спросил человека науки о других эмоциональных состояниях. Что еще, кроме страха, может привести к аритмии? Если с сердцем не все в порядке, что еще могло бы вызвать такое фатальное нарушение сердечного ритма?

– Любые сильные эмоции, положительные или отрицательные, такие как счастье или горе, – сказал Варгас мальчику, но этого ответа не было во сне Хуана Диего. – Люди умирают во время полового акта, – сказал Варгас. И добавил, обращаясь к Эдварду Боншоу: – И даже в религиозном экстазе.

– А что насчет самобичевания? – спросил брат Пепе в своей полунаивной-полулукавой манере.

– Таких данных нет, – не без ухмылки ответил человек науки.

Бывало, что умирали игроки в гольф, попадая мячиком в лунки. Необычайно много немцев умерло от разрыва сердца, когда немецкая сборная по футболу боролась за Кубок мира. Умирали мужчины, всего через день или два после смерти жен; женщины, потерявшие мужей, не только из-за смерти последних; родители, потерявшие детей. Все они внезапно умирали от горя. Эти примеры эмоциональных состояний, приводящих к фатальному нарушению ритма сердца, отсутствовали в сновидении Хуана Диего.

Тем не менее звук грузовика Риверы, тот особый вой при заднем ходе, вторгся в сон Хуана Диего – без сомнения, когда самолет, прибывающий на Бохол, выпускал шасси. Снам такое свойственно: словно Римско-католическая церковь, сны поглощают вещи; сны присваивают вещи, которые на самом деле не являются их собственностью.

Для сна все равно – скрежет ли это шасси самолета «Филиппинских авиалиний», рейс 177, или вой грузовика Риверы на заднем ходу. Что же касается того, каким образом трупный запашок морга Оахаки проник в сон Хуана Диего во время его короткого перелета из Манилы на Бохол, – ну, не все же поддается объяснению.

Ривера знал, где находится в морге погрузочная платформа; он знал и патологоанатома, то есть судмедэксперта, который занимался аутопсией в anfiteatro de disección ^[26]. С точки зрения детей свалки, во вскрытии Эсперансы не было никакой необходимости. Дева Мария испугала ее до смерти, и – что еще важнее – Мария-монстр этого и хотела.

Ривера сделал все возможное, чтобы подготовить Лупе к тому, как будет выглядеть труп Эсперансы: у Эсперансы от шеи до паха, прямо по грудине, шел шов. Но Лупе была не готова ни к груде невостребованных трупов, ожидающих вскрытия, ни к телу el gringo bueno после вскрытия, чьи раскинутые белые руки (как будто его только что сняли с креста, на котором он был распят) выделялись в своем оцепенелом покое на фоне более смуглокожих трупов.

Доброго гринго только что зашили после вскрытия, и в области его головы имелся разрез – более серьезный, чем если бы он был от тернового венца. Война доброго гринго закончилась. Для Лупе и Хуана Диего было шоком увидеть брошенный труп юного хиппи. Лицо еl gringo bueno, похожее на лицо Христа, наконец успокоилось, хотя Христос, вытатуированный на бледном теле красивого юноши, тоже пострадал от судебно-медицинского вскрытия.

От Лупе не ускользнуло, что тела ее матери и доброго гринго были самыми красивыми из всех, выставленных на обозрение в анатомичке, хотя они выглядели намного лучше, когда были живыми.

– Мы возьмем и el gringo bueno – ты обещал мне, что мы сожжем его, – сказала Лупе Хуану Диего. – Мы сожжем его вместе с матерью.

Ривера уговорил человека, проводившего вскрытие, отдать ему и детям свалки тело Эсперансы, но когда Хуан Диего перевел просьбу Лупе – что она хотела забрать и мертвого хиппи, – судмедэксперт остолбенел.

Беглец-американец был, похоже, жертвой еще не расследованного преступления. Кто-то в отеле «Сомега» сказал полиции, что хиппи отравился алкоголем, – проститутка утверждала, что этот малыш «только что умер» на ней. Однако патологоанатом выяснил иное. El gringo bueno был забит до смерти; он был пьян, но убил его не алкоголь.

– Его душа должна улететь домой, – говорила Лупе. – Как-то я проходил по дороге Ларедо, – вдруг пропела она. – По дороге Ларедо проходил как-то я…

– На каком языке она поет? – спросил Риверу судмедэксперт.

– Полиция ничего не предпримет, – сказал Ривера. – Они даже не скажут, что хиппи забили до смерти. Они скажут, что это было отравление алкоголем.

Патологоанатом пожал плечами.

– Да, это то, что они уже говорят, – сказал патологоанатом. – Я сказал им, что парня с татуировкой забили, но копы велели мне держать язык за зубами.

– Отравление алкоголем – вот как они это запишут, – сказал Ривера.

– Единственное, что сейчас имеет значение, – это душа доброго гринго, – твердила свое Лупе.

Хуан Диего решил, что ее слова надо перевести.

– А если его мать захочет, чтобы вернули тело? – добавил Хуан Диего, после того как перевел то, что Лупе сказала о душе el gringo bueno.

– Матушка попросила его прах. Это не то, что мы обычно делаем, даже с иностранцами, – ответил патологоанатом. – Мы, конечно, не сжигаем тела на basurero.

Ривера пожал плечами.

– Мы принесем тебе его пепел, – сказал он.

– Там два тела, и половину пепла мы оставим себе, – уточнил Хуан Диего.

– Мы отвезем пепел в Мехико-Сити – мы развеем его в базилике Богоматери Гваделупской, у ног нашей Девы, – сказала Лупе. – Мы и близко не поднесем их прах к плохой безносой Марии! – крикнула Лупе.

– Эта девочка говорит совсем не так, как другие, – сказал патологоанатом, но Хуан Диего не перевел безумство Лупе насчет того, что она развеет прах гринго и Эсперансы у ног Богоматери Гваделупской в Мехико.

Вероятно, из-за присутствия юной девушки Ривера настоял, чтобы Эсперансу и el gringo bueno положили в отдельные мешки для покойников; Хуан Диего и Ривера помогли в этом судмедэксперту. В прощальный момент Лупе, отвернувшись, смотрела на другие трупы, как вскрытые, так и ожидающие вскрытия, – то есть на трупы, которые не имели для нее значения. Хуан Диего слышал, как в кузове грузовика Риверы лает и воет Диабло: собака чуяла запах разложения. В anfiteatro de disección пахло охлажденным мясом.

– Что это за мать, если она не захотела увидеть тело своего сына? Как вместо этого мама может просить о прахе своего дорогого мальчика? – говорила Лупе. Она не ждала ответа, – в конце концов, она верила в огонь.

Эсперанса, может, и не хотела бы, чтобы ее кремировали, но ее дети все равно это сделали. Учитывая, что она была истовой католичкой (она любила исповедь), Эсперанса, возможно, и не выбрала бы погребальный костер на свалке, но если покойный не оставляет предварительных инструкций в виде завещания (а Эсперанса таковых не оставила), то решение о захоронении мертвых принимают дети.