Дорога тайн - читать онлайн книгу. Автор: Джон Ирвинг cтр.№ 135

Хуан Диего знал, что Пако умер. Как и Флор, Пако не мог обойтись без Оахаки. Как и Флор, Пако любил тусоваться в старых забегаловках. Пако был завсегдатаем «Ля-Чины», этого гей-бара на Бустаманте, который позже назовут «Чинампа». Кроме того, Пако был завсегдатаем «Ля-Корониты», где тусовались трансвеститы («Ля-Коронита» закрылась в 1990-х годах, когда умер ее владелец, гей). Как Эдвард Боншоу и Флор, как владелец «Ля-Корониты», Пако умрет от СПИДа.

Соледад, которая когда-то называла Хуана Диего Диво-мальчиком, надолго переживет «La Maravilla». Она все еще оставалась пациенткой Варгаса. На ее суставах, без сомнения, сказались нагрузки, как отмечал доктор Варгас после осмотра бывшей воздушной гимнастки, но, несмотря на повреждения суставов, Соледад была все еще крепкой. Хуан Диего вспомнит, что она закончила выступать на трапеции в роли ловитора, что было необычно для женщины. У нее были достаточно сильные руки и хватка, чтобы ловить летящих над цирковой ареной мужчин.

Пепе рассказывал Хуану Диего (примерно в то время, когда был распущен приют «Потерянные дети»), что Варгас был одним из нескольких людей, на кого Соледад ссылалась, когда оформляла материнство, взяв из этого приюта двух сирот – мальчика и девочку.

Пепе писал, что Соледад стала замечательной матерью, чему никто не удивлялся. Соледад производила сильное впечатление – да, она могла быть холодноватой, вспоминал Хуан Диего, но он всегда восхищался ею.

Была еще какая-то скандальная история, но она случилась уже после того, как приемные дети Соледад выросли и покинули дом. Соледад связалась с плохим человеком; ни Пепе, ни Варгас не будут уточнять, что именно означало слово «плохой», которое они оба использовали в письмах, говоря о приятеле Соледад, но Хуан Диего понял, что за этим словом стоит оскорбительное поведение ее сожителя.

Хуана Диего удивляло, что после Игнасио Соледад якобы была согласна терпеть плохого парня; она не казалась ему женщиной, готовой переносить оскорбления.

На самом же деле Соледад не пришлось долго мириться с плохим парнем. Однажды утром, вернувшись из магазина, она обнаружила, что ее приятель мертв. Соледад сказала, что он все еще сидел за кухонным столом, так же, как когда она уходила, – положив голову на руки.

«Наверное, у него был сердечный приступ или что-то в этом роде», – только и сказал брат Пепе.

Естественно, тело осматривал доктор Варгас. «Это мог сделать незваный гость, – сказал Варгас. – Кто-то, у кого были сильные руки», – предположил он. Плохой парень, сидевший за кухонным столом, был задушен.

Доктор сказал, что Соледад не могла задушить своего парня. «Ее руки никуда не годятся, – засвидетельствовал Варгас. – Ей даже не выжать сок из лимона!» – вот как он выразился.

Варгас выписал ей обезболивающие лекарства, как бы в доказательство того, что женщина с «травмами» не могла никого задушить. Лекарство было от боли в суставах – в основном от боли в руках и конкретно в пальцах.

«Много травм – много боли», – сказал доктор.

Хуан Диего не сомневался в этом – ни в травмах, ни в боли. Но, оглядываясь назад, вспоминая Соледад в палатке укротителя львов и случайные взгляды, которые она бросала в сторону Игнасио, Хуан Диего отмечал нечто особенное в глазах бывшей воздушной гимнастки. В темных глазах Соледад не было ничего похожего на желтый цвет львиных глаз, но явно тлело что-то родственное нечитаемым намерениям львицы.

– Петушиные бои здесь разрешены и очень популярны, – говорила Дороти. – Психованные петухи не спят всю ночь, кукарекают. Безмозглые драчуны настраивают себя на следующий бой.

Да, подумал Хуан Диего, это может объяснить поведение психованного петуха, который кукарекал перед рассветом в канун Нового года в «Энкантадоре», но только не последовавший за этим клекот, свидетельствовавший о внезапной и жестокой смерти петуха, – как будто это произошло всего лишь по желанию Мириам, рассердившейся на назойливую домашнюю птицу.

По крайней мере, меня предупредили, подумал Хуан Диего: в гостинице под Виганом всю ночь будут кукарекать. Хуану Диего было интересно, что в связи с этим сделает Дороти.

«Кто-то должен убить этого петуха», – сказала той ночью в «Энкантадоре» Мириам своим низким хрипловатым голосом. Потом, когда свихнувшийся петух прокукарекал в третий раз и его крик оборвался на середине рулады, Мириам сказала: «Больше никаких сигналов о ложном рассвете, никаких липовых вестников».

– А поскольку петухи кукарекают всю ночь, собаки не перестают лаять, – заметила Дороти.

– Звучит очень умиротворяюще, – сказал Хуан Диего.

Гостиница представляла собой комплекс старых зданий, явно испанской архитектуры. Возможно, гостиница когда-то была миссией, подумал Хуан Диего, – среди полудюжины гостевых домов стояла церковь.

Гостиница называлась «Эль-Эскондрихо» – «Убежище». Трудно было понять, что это за место, поскольку они прибыли сюда после десяти вечера. Остальные гости (если таковые были) уже легли спать. Над открытым всем стихиям обеденным залом была лишь тростниковая крыша, хотя Дороти обещала, что москитов не будет.

– А кто их уничтожает? – спросил Хуан Диего.

– Летучие мыши или призраки, – равнодушно ответила Дороти.

Летучие мыши, сообразил Хуан Диего, тоже не спали всю ночь – не кукарекая, не лая, просто тихо уничтожая всякую мелюзгу. Хуан Диего отчасти привык к призракам, – по крайней мере, так ему казалось.

Любовники, меньше всего похожие на таковых, постояли на морском берегу; дул бриз. Хуан Диего и Дороти были не в Вигане и не в каком-либо другом городе, но огни, которые они могли видеть, означали Виган, и еще были освещены стоявшие на якоре у берега два или три грузовых судна, и иногда ветер доносил оттуда звуки радио.

– Тут есть небольшой бассейн – детский. Думаю, так бы ты его назвал, – говорила Дороти. – Поберегись, чтобы не упасть в него ночью – он не подсвечен, – предупредила она.

Кондиционера не было, но Дороти сказала, что ночи достаточно прохладные и в нем нет нужды, – в их же номере работал потолочный вентилятор. Вентилятор издавал тикающий звук, но, учитывая кукареканье боевых петухов и лай собак, кого волнует тикающий вентилятор? Это «Убежище» вы бы не назвали курортом.

– Местный пляж рядом с рыбацкой деревушкой и начальной школой, но детские голоса слышны только издалека. Дети на расстоянии – это нормально, – говорила Дороти, когда они ложились спать. – Собаки в рыбацкой деревушке охраняют пляж, но тебе ничего не грозит, если ходить по мокрому песку, – заверила его Дороти.

Кто останавливается в «Эль-Эскондрихо»? – размышлял Хуан Диего. «Убежище» навевало мысли о беглецах или революционерах, а не о туристах. Но Хуан Диего уже засыпал; он пребывал в полусне, когда сотовый телефон Дороти (в режиме вибрации) зажужжал на ночном столике.

– Какой сюрприз, мама, – услышал он в темноте саркастический голос Дороти. Последовала долгая пауза, в течение которой кричали петухи и лаяли собаки, затем Дороти пару раз произнесла «угу», еще раз или два – «о’кей», после чего Хуан Диего услышал: – Ты шутишь, верно? – И за этими знакомыми ему «дороти-измами» последовала фраза, которой не-очень-то-послушная-дочка закончила разговор: – Ты не захочешь слышать, о чем я мечтаю, поверь мне, мама, – сказала Дороти.