– Я тоже могу поехать, – говорит Сэм.
Я не ожидаю этого и не понимаю, как к этому относиться. Я медлю, потому что не знаю, что у него на уме.
– А разве тебе не нужно на работу?
– Да, но, похоже, мои услуги этому работодателю больше не требуются.
Я застываю в потрясении.
– Почему?
– Можно лишь догадываться: Бельдены заявили, что не хотят, чтобы я работал где-либо в этом округе.
Я чувствую приступ искренней, убийственной ярости по отношению к тем, из-за кого в его взгляде появилась эта горькая беспомощность. Однако несколько секунд спустя эта беспомощность исчезает, и Сэм снова улыбается.
– Но есть и хорошая сторона – так я потрачу меньше бензина. Плохая сторона… не знаю, что я буду делать теперь. – Голос его ровен, взгляд спокоен. Какой бы гнев ни кипел у него внутри, Сэм не выпускает его наружу.
– Черт, мне очень жаль. Это всё… – Я беспомощно машу рукой на весь мир. На себя саму. На всю ситуацию, родившуюся из прошлого, с которым я не могу ничего поделать и от которого, возможно, никогда не отделаюсь. Шрамы, раны, броня и боль.
Я злюсь за Сэма. И немного злюсь на него, честно говоря, потому что он ничего не рассказал мне об этом раньше. Но, вероятно, именно поэтому Сэм и вел себя так уклончиво. Он хотел, чтобы я привела другие причины для переезда отсюда, не связанные с ним.
Я стараюсь говорить небрежно, с легкой улыбкой:
– В таком случае не вижу причин, почему бы тебе не присоединиться к нам в этой невероятной поездке в Луизиану.
Честно говоря, сказав это, я понимаю, какой камень упал у меня с души. Я даже не подозревала об этом «камне» – до меня только сейчас дошло, что это расследование ведет меня обратно в то место, куда я ни за что не хотела возвращаться.
Обратно в «страну байу
[6]». В душный зеленый ад, где я столкнулась со своим бывшим мужем и со своими личными кошмарами. «Нет, ничего подобного, – строго одергиваю я себя. – На этот раз я отправляюсь туда, чтобы помочь другому человеку. Всё под контролем».
Однако мое сердце все равно бьется учащенно, мышцы напрягаются. Я предприняла немало усилий, чтобы одолеть травму, полученную мной в ту ночь, когда я была вынуждена убить Мэлвина. Однако это не значит, что я с ней окончательно справилась. «Мне нужно позвонить своему психотерапевту», – думаю я. Вероятно, это правильное побуждение; я уже записала Коннора на сеанс на следующей неделе. И мне нужно позаботиться и о своем душевном здоровье. Учитывая давящую угрозу со стороны Бельденов и эту неприятную поездку… я чувствую, что у меня начинает ехать крыша.
И мне кажется, Сэм понимает это, потому что переспрашивает:
– В Луизиану? А куда именно?..
– Не туда, – отвечаю я ему, и он отлично понимает, что я имею в виду. – Но, понимаешь… в тот же штат. И в похожий регион. Поэтому я… буду благодарна тебе за компанию.
– А после этого?
Я делаю глубокий вдох.
– Дети, что вы думаете на этот счет?
Они молчат, переглядываются, потом Коннор медленно поднимает руку.
– Я голосую за переезд.
– Куда?
– Куда угодно, лишь бы отсюда.
«Очень определенно». Я останавливаю взгляд на Ланни, которая сидит, скрестив руки на груди.
– Конечно, – говорит она. – Думаю, да. Все равно у нас здесь нормальной жизни не будет, как видно. Но только больше никаких маленьких поселений, ладно? Надо найти какое-нибудь интересное место. Может быть, то, где есть больше двух забегаловок.
– Я приму это в расчет, – обещаю ей. Потом снова смотрю на Сэма. – А ты что думаешь?
– Я знаю, что ты ненавидишь сдаваться.
– Ненавижу. Ужасно, всей душой ненавижу, – отвечаю я. – Но ты знаешь, что я ненавижу еще сильнее? Смотреть, как больно людям, которых я люблю. Ни один дом не сто́ит этого. Для меня. – Я с трудом сглатываю, потому что под его теплым взглядом мне хочется расплакаться. – За что ты голосуешь, Сэм?
– Я чувствую себя эгоистом – учитывая все обстоятельства. Но… – Он поднимает руку. – Да. Переезд.
– Хорошо, – говорю я. – Мы переезжаем. Все единогласно «за».
Я чувствую странную смесь эмоций. Во-первых, разочарование – я была настроена на то, чтобы обосноваться здесь. Стиллхауз-Лейк стал для меня скорее крепостью, чем убежищем, – крепостью, к воротам которой подступили враги. Но при этом я испытываю и облегчение. Так просто засесть в осаду, смотреть на мир через прорезь шлема и чувствовать себя полностью скованной обстоятельствами. Но я только что доказала себе, что мы можем изменить свое будущее.
И это приятно. Страшно, но приятно.
– Ты же понимаешь, что если мы соберемся продавать дом, это может занять не один месяц, – говорит Сэм. – Как ты думаешь, Бельденам хватит терпения?
– Сомневаюсь. Они выдавят нас отсюда тем или иным способом. – Я улыбаюсь, но понимаю, что улыбка выходит мрачная. – На что спорим, что они предложат нам низкую цену и вынудят нас принять ее?
– Вполне вероятно, – соглашается он. – У них везде есть волосатая лапа.
– Что ж, побеспокоимся об этом позже, – говорю я. – А пока о поездке. Слушай… раз уж ты сейчас не занят…
– Хорошая формулировка, – хмыкает Сэм. – И прежде чем ты спросишь: нет, я совершенно не против присмотреть за детьми, пока ты расспрашиваешь папашу того парня.
– Да ты телепат.
– Это один из многих моих талантов. – Сэм подмигивает Ланни, когда они оба одновременно тянутся за кукурузной лепешкой, и Сэм опережает: – Нужно быть быстрее, девочка.
Нам всем придется быть быстрее, чтобы опередить то, что смыкается вокруг нашей крошечной тихой гавани.
Быстрее и умнее.
Ланни рано отправляется спать, сказав, что у нее болит голова. Про себя я гадаю: не обзавелась ли она новой девушкой, с которой переписывается? Я почти надеюсь на это – разрыв с ее первой любовью, Далией, едва не сломил ее. Влюбленность после расставания редко бывает здравой, но, по крайней мере, это поможет Ланни восстановить самооценку и отрастить шкуру потолще – на будущее.
Меня слегка беспокоит то, что она что-то скрывает от меня. Но часть материнской работы – знать, когда следует давить на ребенка, а когда нет. Сейчас я решаю не делать этого. На сегодня я внесла в нашу жизнь достаточно хаоса.
И я молюсь, чтобы это не было ошибкой.
8. Ланни
Ви, конечно же, снова появляется в полночь. Я нервничаю, боюсь и сожалею о том, что не рассказала маме, но тем не менее, когда выхожу выносить мусор, то удостоверяюсь, что мое окно отключено от сигнализации. Мама ничего не замечает. Никто не замечает. И это заставляет меня чувствовать себя ужасно виноватой.