Покойный просил цветов не приносить - читать онлайн книгу. Автор: Герд Нюквист cтр.№ 15

— Иди ты к… — начал было я, но осекся. Мне вдруг пришло в голову, что, может быть, Кристиану тоже известна тактика Сократа. Если правильно задать вопрос, на него непременно получишь нужный ответ.

— Извини, что мы таким образом обсуждаем твою жену, — обратился Карл Юрген к Эрику. — Но ты знаешь сам: в последний вечер перед смертью Свен сказал, что ее надо защитить. Совершено убийство, а теперь на сцене появился Пребен Рингстад.

— Понимаю, — устало сказал Эрик. — Но надеюсь, ты сам получил о моей жене какое-то представление.

— Да, — ответил Карл Юрген. — Получил. Но позволь задать тебе еще один вопрос. Твоя жена тратит много денег?

— Нет, — ответил Эрик. — По сравнению с моими доходами мало, даже очень мало. Каждый месяц она получает определенную сумму, но я должен сказать, что она на редкость скромна.

Я представил себе мою простую, сдержанную Карен. Ее узкие пальцы, на которых нет колец. Единственную нитку жемчуга, которую она всегда носит. Я открыл было рот, но промолчал. Сам Сократ не вытянул бы из меня больше ни слова.

— Ладно, — сказал Карл Юрген. — На сегодня хватит. — И он встал.

— Но разве. — начал я. — Я хочу сказать. Разве ты ничего не предпримешь?

— Можешь быть спокоен, мы все время что-то, как ты выражаешься, предпринимаем. Завтра одна газета напишет, что мы напали на определенный след, а другая — что вообще никаких следов не обнаружено. Но мы работаем, можешь мне поверить. Кассету я беру с собой. Спасибо, что ее раздобыл.

Мы все одновременно встали.

— Я подвезу тебя, Эрик, — сказал Кристиан.

Эрик не ответил. Уходя, он даже не попрощался.

Я снова открыл окна, вытряхнул пепельницы и вынес на кухню пустые бутылки и стаканы. С улицы опять доносились привычные звуки — шум включенного двигателя, дребезжанье вагонов в Скиллебекке.

Потом я уселся в одиночестве со стаканом неразбавленного виски. «Развей тоску» — так называла одинокую выпивку моя мать. На сей раз я и в самом деле чувствовал потребность развеять тоску. Я попытался восстановить в памяти события минувшего дня.

Но меня мучило смутное, неуловимое воспоминание о том, что еще хорошо умел делать Пребен. «Недурной пианист, — сказал Кристиан. — И в свое время был чемпионом Норвегии по рапире». Но мне не удавалось вспомнить что-то еще. К тому же, как уже сказано, мне было страшно.

Я выкурил сигарету, потом снял трубку и позвонил Карлу Юргену.

— Извини, Карл Юрген, я тебе, наверно, надоел. Но я вот о чем подумал. Свен сказал, что кто-то должен защитить Карен… И Свена убили. Ты не считаешь… что Карен в самом деле надо защитить?

— Мы приглядываем за ней, — ответил спокойно голос Карла Юргена. — К тому же сейчас, ночью, дома ее муж.

— Спокойной ночи, Мартин.

— Спокойной ночи, — ответил я.

Конечно, это была гадкая мысль, но все же по той или иной причине меня не успокаивало, что защищать ее будет Эрик. На какую-то минуту я даже подумал: меня отнюдь не успокаивает, что она вообще остается с Эриком наедине.

Школьные занятия начинались 18 августа — для 5-го «английского» это был последний школьный год. Летом они станут выпускниками, сдадут экзамен на аттестат зрелости и навсегда простятся со школой. Детство и игры останутся в прошлом. И может быть, у моих учеников уже появилось смутное предчувствие, что нечто полное мечтаний и сказочных надежд навсегда уйдет из их жизни.

Я со страхом думал о предстоящей встрече с ними.

Они, конечно, читали газеты и обсуждали прочитанное и наверняка сделали свои выводы. Их учитель, которого они считали славным и порядочным парнем, нашел убитого человека. Их учитель был последним, кто видел этого человека. И полиция пока не вышла на след преступника.

Тридцать физиономий уставились на меня с новым, необычным интересом.

Я держался как ни в чем не бывало. Дал им расписание уроков, рассказал о новых учебниках и произнес непременную краткую проповедь, которую полагается произносить в начале учебного года. О том, что я надеюсь и уверен, год пройдет хорошо, и как важно, чтобы в этот последний год они были особенно прилежными. На всякий случай я еще порассуждал о том, что школа, может быть, лучшее время нашей жизни и прочая, и прочая.

Они слушали меня вежливо и невнимательно.

— На сегодня все, — объявил я и ринулся к двери. — У меня назначена встреча, — добавил я, чтобы никто не подумал, что я боюсь разговора с ними. И, конечно, все поняли, что именно этого и боюсь.

Я поступил глупо — судьбы не избежать никому, в том числе и мне. И поскольку на другой день я вел у них последний урок, я решил сразу взять быка за рога. Не мог же я каждый день оправдываться тем, что у меня назначена встреча. К тому же ученики привыкли, что я остаюсь поговорить с ними после последнего урока, когда возникают какие-нибудь проблемы.

— Вчера я торопился, — сказал я. — И не мог поговорить с вами, узнать, как вы провели лето.

В ответ я услышал вежливое, но невнятное бормотанье.

— Может, кто-то из вас пережил летом что-нибудь необычное?

Вопрос был опасным — я понял это в ту самую минуту, когда его задал.

Какими бы необычайными ни были их впечатления, они меркли в сравнении с моими — мертвецом, найденным в песчаном карьере в Богстаде.

В классе воцарилась тишина.

Она царила так долго, что сделалась невыносимой. Я смотрел на тридцать знакомых физиономий — физиономий, в которых после летних каникул всегда появлялось что-то новое и чужое.

Пятнадцать разных рожиц учеников: искренних, озорных, дерзких и застенчивых. Пятнадцать одинаково нахальных, коротко стриженных мальчишек в узких холщовых брюках и в ковбойках. Чтобы их различать, надо хорошо их знать. Я их друг от друга отличал и любил каждого. Под стандартной одеждой и физиономиями, под копирку отражающими всю сумятицу юношеских чувств, уже просвечивала личность, которой в один прекрасный день предстоит стать мужчиной.

Девочки резче отличались друг от друга.

Большинство подражало Брижит Бардо, но все же у нас была и одна Франсуаза Саган, две Одри Хепберн и одна Бетт Дэвис. Последнее сходство могло быть и случайным. Девочки были прелестны — я вспомнил утверждение Лизы, что все они в меня влюблены. Эта мысль доставила мне удовольствие.

Но ясно было, что никто из них не пережил летом ничего примечательного.

— Ну что ж, — сказал я. — Даже если вы не пережили ничего особенного, я надеюсь, вы хорошо провели каникулы. Мне же пришлось пережить даже слишком много, но вы, наверно, читали об этом в газетах.

Я шел напролом.

Тридцать юных физиономий преобразились. Все Брижит Бардо и Франсуаза Саган, хирург с железными нервами, Одри Хепберн, лучший в мире саксофонист и рассерженные молодые люди исчезли. Передо мной сидели тридцать одушевленных знаков вопроса.