Автобиография - читать онлайн книгу. Автор: Маргарет Тэтчер cтр.№ 148

Страница

Передав от Фрэнсиса Пима полномочия министра иностранных дел Питеру Каррингтону, я заменила оптимистичного вига на пессимистичного. Мы с Фрэнсисом не сходились в том, что касалось направления политики, в подходе к управлению и во взглядах на жизнь в общем и целом. Но в палате общин его любили, а это всегда греет сердце министра, убежденного в том, что его мысли на шаг опережают идеи правительства – черта, которую иногда принимают за проявление независимости ума. Я надеялась, что он согласится стать спикером, и до сих пор считаю, что он отлично подошел бы на эту роль. (Вообще-то, я совсем не уверена, что мы могли бы гарантировать Фрэнсису эту должность, поскольку, безусловно, решение о назначении может принять только палата общин.) Но как бы то ни было, он и слышать об этом не хотел. Он предпочел занять место на задней скамье, откуда он давал не самую полезную критику действий правительства. Также я попросила Дэвида Хауэлла покинуть кабинет министров. Его недостатки как управленца стали заметны, когда он заведовал министерством энергетики, а его действия в министерстве транспорта говорили о том, что мое суждение о нем было верным. Чтобы быть министром кабинета, способным первоклассно повести дела, ему не хватало творческого политического мышления в сочетании с напористостью. Затем я попросила Жанет Янг уступить место Уилли Уайтлоу на посту лидера палаты лордов. Ее авторитет не набрал в палате лордов достаточного веса, необходимого фактическому лидеру, и она, пожалуй, соблюдала излишнюю осторожность по всем вопросам. Она осталась членом правительства, но не в кабинете министров, став государственным министром в Министерстве иностранных дел. По личным причинам, мне было жаль расставаться как с Дэвидом, так и с Жанет, поскольку мы близко сошлись с ними, когда партия находилась в оппозиции.

Уилли Уайтлоу явно отвечал всем требованиям для того, чтобы стать преемником Жанет. В кабинете министров Уилли стал для меня просто незаменимым. В ответственные моменты я знала, что он меня поддержит, и благодаря его опыту, яркой личности и положению, занимаемому в партии, ему иногда удавалось повлиять на коллег, когда у меня это не выходило. В то же время, на посту министра внутренних дел у него все шло далеко не безоблачно. Отчасти, это вызвано тем, что служба министров внутренних дел вряд ли вообще бывает безоблачной; иногда говорят, что они особым образом объединяют в себе ответственность и отсутствие полномочий, но при этом на них возлагают вину за полный спектр вопросов: от нарушения королевской безопасности и до должностных правонарушений полицейских, тюремных побегов и отдельных мятежей, – при том что не в их власти предотвратить эти события или непосредственно повлиять на их ход. Но дело было не только в этом. Мы с Уилли понимали, что не разделяем устремления по вопросам, находящимся в ведомстве министерства внутренних дел. Я убеждена, что высшая мера наказания за самые тяжкие преступления морально оправдана как возмездие и абсолютно необходима в качестве инструмента сдерживания – Уилли совсем так не считает. Мои взгляды на систему вынесения наказаний в целом и на иммиграцию значительно жестче, чем у него. И, что мне было весьма лестно, но порой неловко, подавляющее большинство членов консервативной партии и британского народа были согласны со мной и регулярно демонстрировали это на наших партийных конференциях. На роль преемника Уилли я выбрала Леона Бриттана. Я никогда не назначала министра внутренних дел с условием, чтобы он полностью разделял мои устремления по этим вопросам, но, по крайней мере, Леон мог привнести сюда свой острый ум юриста и интеллектуальную строгость. Он не потерпел бы фальшивой чувствительности, которая слишком часто имеет место в обсуждениях причин возникновения преступности. У него был мощный ум, и, по моему мнению, ему стоило предоставить шанс. Оглядываясь на прошлое, я думаю, что мне следовало выдвинуть его сначала на должность главы другого ведомства. Ему нужно было набраться опыта, управляя делами внутри своего министерства, и только потом переместиться в одно из трех могущественных министерств государства. Слишком быстрое продвижение по службе способно ставить под вопрос будущую политическую карьеру. От таких политиков отворачиваются СМИ и коллеги, у них обостряется чувствительность и расшатывается вера в прочность своего положения – все это делает их уязвимыми. Этой участи не избежал и Леон, но у него были и очень сильные стороны. Например, его способности оказались чрезвычайно полезными в разработке пакета мер для ужесточения процедуры наказания преступников, совершивших насилие, который мы представили на рассмотрение после того, как палата общин в июле путем свободного голосования приняла решение об отмене смертной казни. Он проявил жесткость и компетентность в период шахтерских стачек в 1984 – 85 годах. Но были у него и слабые стороны. Ему лучше удавалось развить уже существующий тезис, чем разработать собственный. Более того, все жаловались на его манеру держаться во время выступлений на телевидении: он выглядел безучастным и напряженным. Разумеется, за все время возникало множество жалоб и на мою манеру держаться, поэтому я ему сильно сочувствовала. Но это не меняло ситуацию, тем более что вскоре я должна была лишиться поистине талантливого выступающего от политики в моем кабинете министров. Найджела Лоусона я назначила министром финансов – огромное и для многих неожиданное продвижение по службе. Несмотря на наши с ним конфликты в дальнейшем, если бы можно было составить список консервативных – даже «тэтчеровских» – революционеров, я бы ни за что не стала оспаривать, что Найджелу в нем отведена ведущая позиция. Он отличается богатым воображением, смелостью и – по крайней мере на бумаге – ораторской убедительностью. У него быстрый ум, и он легко принимает решения. Его первый доклад о бюджете показал, на что способен хороший экономический анализ, и я сомневаюсь, что какой-то другой министр финансов смог бы подняться до вдохновенной четкости среднесрочной финансовой стратегии, которая направляла нашу экономическую политику до тех пор, пока сам Найджел не отвернулся от нее в более поздние годы. В должности канцлера казначейства Найджел предложил налоговые реформы, которые отличала та же черта – простота, способная вызвать удивление, почему никто раньше до этого не додумался. Но что было делать с Джеффри Хау? Настало время выдвинуть Джеффри вперед. Ему хватило четырех изнурительных лет в казначействе, и, пожалуй, по некоему внутреннему психологическому закону, канцлеры больше склонны к работе в министерстве иностранных дел. Отчасти просто потому, что это является логическим продолжением их деятельности. Но также причиной этого является то, что международные финансы теперь играют наиважнейшую роль, и поэтому канцлерам приходится проявлять пристальный интерес к работе МВФ, «Большой семерки» и Европейского сообщества, и, соответственно, у них появляется обычное стремление к выходу на мировую арену. У меня были сомнения в том, подходит ли Джеффри для работы в министерстве иностранных дел. И, оглядываясь назад, я вижу, что была права. Он перенял обычаи Министерства иностранных дел, где компромисс и переговоры являлись самоцелью. Это выдвинуло на передний план его ошибки и приглушило его добродетели. В новом ведомстве он приобрел черты, которые, кажется, культивируются в Министерстве иностранных дел: нежелание подчинять дипломатическую тактику государственным интересам и неуемный аппетит на различные нюансы и условия, способные затуманить самый четкий взгляд. Притом что Джеффри действительно давал повод направлять его в международных вопросах, это было единственное, в чем мы с ним значительно расходились, – впрочем, в то время я не придавала этому особой значимости. У Джеффри было немного романтизированное устремление к тому, чтобы Великобритания вошла в некий грандиозный европейский консенсус. Я никогда не слышала его определения этой загадочной европеизации, даже в последние неспокойные дни моего премьерства, но для него она была пробным камнем идейности и ценностей цивилизации. Это должно было создать для всех нас массу неприятностей. Первым, чью кандидатуру я рассматривала на пост министра иностранных дел, был Сесил Паркинсон. У нас с ним было согласие относительно вопросов экономической и внутренней политики. Ни он, ни я нисколько не сомневались в том, что во внешней политике интересы Великобритании должны занимать первостепенное место. Во время фолклендского конфликта он входил в число членов военного кабинета. Под его негласным руководством была организована самая технически грамотная предвыборная кампания из всех мне известных. Его фигура представлялась мне наиболее подходящей для ответственной работы на серьезном посту. Однако ранним вечером в день голосования, после того как я вернулась со своего избирательного участка, Сесил зашел ко мне на Даунинг-стрит и поведал о романе со своей бывшей секретаршей Сарой Кис. Сразу я не подумала, что это могло бы стать непреодолимым препятствием для его назначения на пост министра иностранных дел. Но на следующий день, незадолго до того как Сесил должен был прибыть на обед в резиденцию на Даунинг-стрит, я получила личное письмо от отца Сары Кис. В нем сообщалось о том, что она ждала ребенка от Сесила. Когда явился Сесил, я показала ему это письмо. Это наверное был один из худших моментов в его жизни. Стало сразу понятно, что нельзя направлять Сесила в Министерство иностранных дел, когда над ним нависла такая туча. Я настоятельно порекомендовала ему обсудить личные вопросы с семьей. А пока я решила назначить его министром вновь объединенного министерства торговли и промышленности. Это была деятельность, с которой он бы отлично справился – к тому же, этот пост не был ключевым, каким мог быть пост министра иностранных дел. В сентябре я назначила Джона Гаммера преемником Сесила на посту председателя партии (назначить нового председателя мне бы пришлось рано или поздно). Джон в прошлом был вице-председателем партии при правительстве Теда Хита и поэтому хорошо знал Центральный совет. Он также был талантливым докладчиком и писателем. К сожалению, Джон Гаммер не был прирожденным управленцем, и когда наша партия столкнулась с политическими затруднениями, ноша оказалась ему не под силу, и он не сумел помочь нам преодолеть сложности. Впрочем, укреплением консервативной партии стало назначение Джона Уэйкхема, который занял должность «главного кнута». Джон, пожалуй, не согласился бы со своей репутацией как человека, который «все поправит». Он относился к правому крылу партии и, будучи высококвалифицированным бухгалтером, пытался прояснить для меня туманные счета компании «Бритиш Лейланд». У него была манера, в которой чувствовалась самоуверенность, по большому счету, обоснованная. Благодаря этим талантам он был весьма эффективным партийным руководителем. За предстоящие месяцы я должна была принять дальнейшие важные изменения. В начале октября Сесил Паркинсон, с согласия Сары Кис, опубликовал заявление для прессы, в котором сообщалось об их отношениях и том факте, что она была беременна. По возможности, я хотела оставить Сесила в правительстве. Ситуация сначала выглядела так, что мне это, возможно, удалось бы сделать. Партия не оказывала особого давления в этом вопросе и настаивала на том, чтобы он покинул свой пост. Конференция партии прошла через неделю после заявления Сесила, и его министерский доклад был хорошо воспринят. Но несмотря на это, поздним вечером в четверг, когда я заканчивала составлять собственную речь на следующий день конференции, в мой гостиничный номер позвонили из пресс-службы с Даунинг-стрит. Сара Кис дала интервью газете «Таймс», и этот материал попал на первую полосу пятничного номера. Я сразу же созвала совещание, пригласив на него Уилли Уайтлоу, Джона Гаммера и самого Сесила. Было ясно, что эта история просто так не уляжется, и, несмотря на то что я попросила Сесила воздержаться от отставки этим же вечером, мы все понимали, что ему придется это сделать. Рано утром на следующий день Сесил зашел ко мне на встречу и сообщил о решении, которое они приняли с Анной: он подает в отставку. Была только одна трудность. У него было намечено участие в общественном мероприятии, во время которого он должен был провести торжественную церемонию открытия новой вертолетной станции в Блэкпуле и открыть мемориальную доску. Бесспорно, принять в нем участие он уже никак не мог. Тогда его заменил Дэнис: он открыл мемориальную доску, на которой красноречиво значилось имя Сесила. К счастью, для Сесила это не стало завершением политической карьеры. Но четыре года ему пришлось провести в политической опале, и за это время он утратил возможность добраться до самой верхушки политической лестницы. Во всех отношениях, не считая краткосрочного урегулирования ситуации, отставка Сесила ослабила правительство. Он проявил себя как эффективный министр и, хотя пробыл в Министерстве торговли и промышленности непродолжительное время, он проделал большую работу. Именно Сесил принял трудное, но верное решение ввести законопроект, чтобы вывести Лондонскую фондовую биржу из-под действия закона «Об ограничительной торговой практике» и таким образом прекратить судебное дело, которое было возбуждено против нее по обращению начальника управления законной торговли. В свою очередь фондовая биржа дала обещание снять давние ограничения на торговлю, и таким образом был запущен процесс, результатом которого стало принятие закона о финансовых услугах (1986), а в октябре того же года была реорганизована Лондонская фондовая биржа. Эти реформы позволили лондонскому Сити приспособиться к требованиям остро конкурирующих международных рынков, на которых теперь осуществляют деятельность компании Лондона, а также стали чрезвычайно важными для непрерывного успеха деловых и коммерческих кругов. Я попросила Нормана Теббита выйти из Министерства по занятости, чтобы занять кресло в Министерстве торговли и промышленности, а на место Нормана поставила Тома Кинга из Министерства транспорта. Это позволило мне ввести в состав кабинета министров Ника Ридли, занявшего пост министра по транспорту. Приход Ника в правительство стал лучом света, пробивавшимся сквозь тучу, которая нависла над нами после ухода Сесила. Подобно Киту Джозефу Ник был тем человеком, который стремился к должности для того, чтобы осуществлять на практике то, что он считал правильным. Я могу судить по своему опыту, что найдется не так много политиков, для кого не имеет никакого значения возможность делать то, что они считают правильным, но тех, для кого это единственное соображение, по которому они готовы идти в политику, действительно считаные единицы. Ник и Кит относились к этому меньшинству. В министерстве транспорта Ник энергично проводил в жизнь приватизацию и дерегулирование. И в последний год существования этого правительства он стал человеком, на которого я могла положиться благодаря его полной лояльности и честному поведению. На самом деле, чрезмерная честность в конце концов его и сломила. Таков был состав команды, от которой зависел успех второго правительственного срока. Я надеялась, что они разделят рвение и энтузиазм своего капитана.

Страница