Камеристка - читать онлайн книгу. Автор: Карла Вайганд cтр.№ 98

Между тем в Париже вошли в моду дурацкие «якобинские колпаки». Носители красных шерстяных колпаков объединялись в банды и издевались над мнимыми врагами революции.

— Теперь красношапочные пьяницы нападают на священников, аристократов и всех, кто не выглядит как революционер, — жаловалась мадам дю Плесси. — Они останавливают их, вытаскивают из карет, избивают и вынуждают надевать красные дурацкие шапки.

Некоторые из атакованных таким образом были так горды, что защищались или даже плевали на символ «священной» революции. Якобинцы, как правило, не церемонились, срывали одежду со своих жертв и розгами из боярышника рвали им кожу в клочья. Некоторых убили дубинками, другие кончили жизнь на ближайшем фонарном столбе.

— Во многих местах, где она была бы нужна и где разыгрывались эти драмы, Национальная гвардия появиться просто не может, — недовольно говорила мадам Турнель, и не только она.

— Насильственные выступления растут с каждым днем. В рабочих пригородах разбойные нападения и убийства — дела обычные, и никто не отваживается с наступлением темноты выйти на улицу. При этом все держатся друг за друга. Если полиция пытается провести расследование, то наталкивается на стену молчания — никто ничего не слышал и не видел, — рассказывал мне папаша Сигонье. Для него-то никаких ограничений не было. Он, как и прежде, носил только свою меховую шапку и бесстрашно передвигался по улицам Парижа днем и ночью. И ни один, даже самый радикальный революционер никогда не попытался напасть на старика.

Когда парижане узнали о смерти императора Леопольда, то вышли на улицы злорадствовать. Праздновали это событие совсем особым образом: убийцы ходили по центру Парижа, насадив на пики отрубленные окровавленные человеческие головы, а чернь, ликуя, танцевала вокруг них.

Огромная толпа собралась, горланя, перед Тюильри и затянула a Ira, песню, которую уже сто раз слышали за последние недели. Потом раздались крики: «Смерть королю!», «Убейте королеву!», «Тираны, трепещите, потому что мы — санкюлоты!». ^[66]

25 апреля 1792 года стал особым днем. Казалось, все население города с раннего утра направилось к Гревской площади, где сегодня должна была состояться казнь.

— Но, моя дорогая, с каких это пор вы интересуетесь казнью? — удивленно спросила мадам Франсина, когда я попросила у нее разрешения присутствовать при этом. Моя госпожа, казалось, на самом деле была сбита с толку, это я заметила по тому, что она обратилась ко мне на «вы». — Я всегда считала, что такой кровавый спектакль скорее оттолкнет вас.

— Так и есть, мадам, но… — И я просветила графиню об особенности сегодняшней казни.

Казни в последнее время стремительно возросли, топор палача отсекал головы одним, других преступников вздергивали на веревке, третьим палач сначала разбивал кости, чтобы потом привязать их ставшие гибкими тела к колесу. Четвертование, когда жертву разрывают четыре сильные лошади, применялось теперь редко, несмотря на большую популярность у публики, но все это уже бывало много раз, а «после сотого раза самая красивая казнь приедается», как говаривала демуазель Жинетта.

Сегодня, однако, в Париже исполнение смертельного наказания должно было совершаться по-новому.

Парижский врач и депутат Национального собрания Жозеф Игнас Гийотен ^[67] изобрел машину для умерщвления, которая позволяла исполнителю приговора без труда и гораздо быстрее отправлять на тот свет преступников.

— Обезглавливание мечом или топором несравнимо более трудоемко, чем казнь с помощью нового изобретения врача, — дополнила я свой рассказ.

Устройство Гийотена — позже ходили слухи, что речь идет не о его изобретении, а об изобретении одного немецкого мастера-цимбалиста Шмидта — было, собственно, всего лишь большой деревянной колодой с деревянной перекладиной, с которой быстро опускалось заточенное, как бритва, лезвие. Жертва должна была положить голову на деревянную колоду, а падающий со свистом топор отделял ее, и она падала сама в корзину. Санкюлоты сразу присвоили себе наглую поговорку из воровского жаргона: «Он чихнул в корзину», когда кому-нибудь отрубали голову.

— Доктор Гийотен, значит, хочет позаботиться о более гуманном исполнении смертельного приговора, — с сомнением заметила моя госпожа, — и поэтому изобрел этот умерщвляющий аппарат? Как я понимаю, речь идет лишь о том, чтобы каждый день можно было казнить больше людей.

До сих пор только аристократы имели право быть обезглавленными, потому что, как правило, это происходило быстрее всего. В отличие от повешения, где смерть часто наступает не сразу, а только после долгих мучительных минут удушья, особенно если узел на веревке завязан неправильно и при падении тела затылочный позвонок не сломался. «Тогда машина врача Гийотена все-таки дело „хорошее“,» — решила я вопреки скептическому отношению к этому моей госпожи.

Между прочим, не так уж редко случалось, что палач промахивался.

Жан-Поль Марат в своей газете «Друг народа», конечно, многословно высказался об изобретении доктора и похвалил его как «гениальную и нежную машину», которая избавляет жертву от мучений и убивает ее «быстро и основательно».

— Парень рассуждает так, будто речь идет о единственном способе уйти из жизни, к которому нужно стремиться. Я лично предпочел бы мирно умереть в своей кровати, — иронизировал Жюльен, когда мы вместе читали восторженную статью.

Газеты заходились в разнообразных похвалах.