Незнакомая дочь - читать онлайн книгу. Автор: Элена Ферранте cтр.№ 21

Когда утром я убирала постель Бренды и ее любовника, когда отворяла окна, чтобы выветрился их запах, мне казалось, будто я открыла в своем организме потребность в наслаждении, не имевшем ничего общего с первыми сексуальными опытами в шестнадцать лет, с робким, не приносящим удовлетворения сексом с будущим мужем, с супружескими привычками до и после рождения девочек. С момента встречи с Брендой и ее возлюбленным во мне зародились новые ожидания. Меня словно толкнули в грудь: я впервые почувствовала, что мне нужно что-то еще, но я стыдилась признаться себе в этом, мне казалось, что эти мысли безумны – в моей-то жизненной ситуации, да еще с учетом того, что женщина я мудрая и образованная!

Шли дни, недели, от влюбленной пары не осталось и следа. Но я не успокоилась, во мне разрастался клубок фантазий. Я ничего не говорила мужу, не нарушала наших сексуальных привычек, нисколько не изменился даже выработанный нами за годы эротический жаргон. Я училась, ходила за покупками, стояла в очереди, оплачивала счета – и вдруг меня охватывали желания, которые смущали и волновали. Мне становилось неловко, особенно если это случалось в тот момент, когда я занималась своими девочками. Я пела с ними песенки, читала им сказки, пока не заснут, помогала Марте, которая еще не умела есть сама, мыла их, одевала, чувствуя себя безнравственной, и не знала, что мне сделать, чтобы успокоиться.

Однажды утром мой профессор позвонил мне из университета и сказал, что его пригласили на международную конференцию по Форстеру ^[6]. Он посоветовал мне тоже поехать, потому что я имею отношение к этой теме и ему кажется, что это было бы полезно для моей работы. В этой самой работе я почти не продвинулась вперед, да и он не слишком старался вывести меня на верный путь. Я поблагодарила его, не сказав ни да, ни нет. Я сидела без гроша, мне нечего было надеть, у мужа был тяжелый период: навалилось много дел. Проведя несколько дней в раздраженном и подавленном настроении, я решила, что не поеду. Но профессор, похоже, рассердился. Сказал, что так я могу погубить себя; я разозлилась, потом телефонная связь ненадолго прервалась. Когда телефон снова ожил, профессор сообщил, что придумал, как сделать так, чтобы мне оплатили билеты и гостиницу.

Отступать было некуда. Я распланировала каждую минуту из тех четырех дней, что мне предстояло отсутствовать. Готовая еда, продукты в холодильнике, помощь подруг, которые с удовольствием присмотрят за чудаковатым ученым, грустная студентка, согласившаяся взять на себя заботу о девочках, если их отцу неожиданно придется отправиться на какое нибудь совещание или заседание. Я уехала, оставив все в идеальном порядке, разве что Марта была немного простужена.

Самолет, летевший в Лондон, оказался битком набит научными работниками, очень известными и совсем молодыми, моими конкурентами, более искушенными и активными в гонке за место под солнцем. Профессор, который пригласил меня, держался особняком, погруженный в раздумья. У этого угрюмого человека было двое взрослых сыновей и милая, утонченная жена, он имел большой преподавательский опыт и отличался безграничной эрудицией. Однако он впадал в панику всякий раз, когда ему предстояло выступать на публике. Все время, пока мы летели в самолете, он шлифовал свой доклад и в отеле сразу попросил меня прочитать его, чтобы понять, достаточно ли он убедителен. Я прочитала, успокоила профессора, сказала, что текст превосходный, выполнив таким образом свою функцию, и он сразу убежал, и почти весь первый день конференции я его не видела. Он появился ближе к вечеру, когда настала его очередь выступать, и степенно прочитал свой доклад на английском языке, однако, услышав несколько критических замечаний, расстроился, сухо ответил на вопросы, поспешно удалился из зала, заперся у себя в номере и даже не вышел к ужину, так что я сидела за столиком с двумя такими же, как я, членами его свиты, и мы почти не разговаривали.

Я снова увидела профессора на следующий день: он беседовал со своим приятелем, профессором Харди, известным ученым из престижного университета. Мой преподаватель даже не поздоровался со мной, он общался с другими. Я нашла место на одном из последних рядов и открыла свой блокнот, приготовившись усердно записывать умные мысли. И тут вышел Харди, мужчина лет пятидесяти, невысокий, худой, с приветливым лицом и удивительными синими глазами. Он говорил тихим, обволакивающим голосом, и через некоторое время я обнаружила, что спрашиваю себя: понравились бы мне его прикосновения, ласки, поцелуи, если бы он меня захотел? Он говорил уже десять минут и вдруг назвал мои имя и фамилию: его голос донесся до меня как будто не из микрофона, а из моей эротической фантазии.

Я не поверила своим ушам, но все равно покраснела. Он был опытным оратором и использовал свои записи только как наброски, а теперь начал импровизировать. Он повторил мою фамилию один раз, два, три. Я видела, что мои коллеги по университету озираются, ища меня глазами, я дрожала, у меня вспотели ладони. Мой профессор тоже обернулся и удивленно посмотрел на меня, и я в ответ взглянула на него. Английский ученый цитировал отрывок из моей статьи, единственной, которую я успела опубликовать, тот самый, что я дала Бренде. Он процитировал ее с восхищением, а затем подробно проанализировал один пассаж и использовал его, чтобы украсить свое выступление. Я вышла из зала, как только он закончил говорить и зазвучали аплодисменты.

Я побежала в свой номер, я чувствовала, что у меня внутри все кипит, меня переполняла гордость. Я позвонила мужу во Флоренцию, срывающимся голосом прокричала о невероятном событии, которое со мной произошло. Он сказал, что это хорошо, что он рад, и добавил, что у Марты ветрянка, это совершенно точно, доктор сказал, что у него нет на сей счет никаких сомнений. Я повесила трубку. Ветрянка Марты, подняв привычную волну тревоги, пыталась занять пространство внутри меня, но вместо пустоты последних лет натолкнулась на веселую ярость, ощущение силы, порожденное интеллектуальным триумфом и физическим удовольствием. Подумаешь, ветрянка, решила я, Бьянка ею переболела, ничего, пройдет. Я превзошла саму себя. Я, я, я – вот я какая, вот что я могу, вот чем я должна заниматься.

Мой профессор позвонил мне в номер. Мы не были с ним в дружеских отношениях, он вообще ни с кем не сближался. Он всегда говорил хриплым сердитым голосом и считал, что я звезд с неба не хватаю. Я была честолюбивой выпускницей, и он мирился с моей напористостью, но ничего не обещал и, как правило, нагружал меня самыми скучными заданиями. Однако на сей раз он говорил со мной мягко, смущался, бормотал путаные комплименты моей смелости и еще какие-то пустяки: теперь, мол, мне придется больше трудиться, надо непременно побыстрее закончить новое эссе, следующая публикация очень важна, я должна проинформировать Харди о том, как мы работаем, – он ведь наверняка захочет встретиться с вами, вот увидите. Я запротестовала: кто я такая, чтобы со мной встречаться? Он настаивал: так оно и будет.

За обедом он велел мне сесть рядом с ним, и я внезапно подчинилась, подхваченная волной удовольствия: все вокруг изменилось. Из безымянной рабочей лошадки, не имеющей права хотя бы в конце дня немного пообщаться с настоящими учеными, я превратилась в молодого исследователя, который приобрел определенную международную известность. Итальянцы подходили один за другим, молодые, пожилые, они поздравляли меня, хвалили. За ними потянулись иностранцы. Наконец в зал вошел Харди, кто-то сказал ему что-то на ухо, указав в мою сторону. Он секунду смотрел на меня. Направился было к своему столику, но потом остановился, повернул назад, подошел и представился.