Тони ехал впереди, фургон сзади, да и вообще предполагалось, что выбирать правильную дорогу – обязанность главы семейства. (Правильную дорогу они давно потеряли.) Некоторое время в зеркале заднего вида то и дело мелькали огни фургона; каждый раз Тони приветливо мигал ему фарами и ехал дальше. Но примерно через час фургон обогнал его, пронесся мимо, словно брошенное вскользь оскорбление, перегородил дорогу и остановился, сердито сверкая тормозными огнями. Тони очень постарался вовремя затормозить; но Женни, хоть и отлично водила, не учла, что дорога скользкая, а грузовик тяжело нагружен и сразу не остановится. Короче говоря, грузовик поддал фургону под зад.
Раздалась неописуемая какофония. Тони зажмурился, заткнул уши и сидел так, пока не ощутил, что его дергают за рукав с громким и настойчивым:
– Пап! Пап!
– Да, Билли? Кэрол, помолчи хоть немного! – бросил он рыдающей Кэрол.
– Пап, ты врезался в фургон!
– Я заметил, – со стоическим самообладанием ответил Тони.
– Пап!
– Да, Билли?
– А зачем ты врезался в фургон?
– Ну… наверное, мне просто так захотелось. – Он поднялся с места. – Посиди здесь, Билли. И постарайся успокоить Кэрол, ладно?
– Ага, пап. – И, повернувшись к Кэрол: – Заглохни, шмакодявка!
Вой Кэрол перешел в пронзительный визг. Тони тяжело вздохнул и вышел из грузовика. Слава богу, ничего не поломалось – разве что слегка покорежилось; убедившись в этом, он подошел к водительской кабине фургона. Здесь Женни доставала из колыбельки малыша. Тони постучал в стекло, и она опустила окно. Что-то сказала – но за хоровыми детскими воплями он ничего не расслышал.
– Что? – прокричал он.
– Я спрашиваю, почему ты не остановился?
– Я остановился, – вздохнул Тони, переводя взгляд на вмятину на бампере грузовика.
– Так, подержи-ка его! – Тони взял малыша под мышку, а Женни принялась стаскивать с него несколько слоев мокрых подгузников. – Ты же мог нас всех убить! А Шерон спит как ни в чем не бывало, представляешь? Как ты думаешь, зачем я мигала?
– Ну, может, просто хотела передать нам привет.
– Я же тебе говорила еще на заправке: где-то по дороге надо будет остановиться и поесть! А теперь все остыло. Линда, Бога ради, тебе уже шесть лет, хватит орать как маленькая!
– Что остыло?
– Наш ужин, что же еще! Ну вот, мой сладенький, теперь тебе намного лучше, правда?
Неизвестно, стало ли малышу намного лучше, но вопить он начал намного громче.
– Я не знал, что у нас есть ужин. Ты, наверное, его купила, когда я водил Кэрол в туалет? Кстати, как раз хотел сказать: как тебе вообще в голову пришло отправить нас с Кэрол в мужской туалет? Там черт-те что творилось! Один парень прямо у нас на глазах…
– Мам, мам! – Это за спиной у Тони появился Билли. – Знаешь что? А папа врезался в фургон!
– Иди назад в грузовик!
– Нет, Билли, иди сюда. Все равно сейчас очередь Шерон садиться в кабину. Давайте-ка поедим прямо здесь и сейчас.
– Да ну, я же совсем немного проехал… Мам, а ты купила горячий шоколад? Я бы сейчас выпил семь…
– Послушай, милая, – заговорил Тони, – давай проедем немного вперед, найдем место, где будет хотя бы кофе, и…
– А туалет тут есть? – со слезами в голосе поинтересовалась Линда. – Я хочу в туа…
– Да, и туалет, – подытожил Тони.
– С больной спиной, вопящим младенцем и голодными детьми я ни дюйма больше не проеду!
– А по-моему, проехать стоит, – решительно ответил Тони. – Ну же, милая, не упрямься. Сама потом будешь рада…
В этот миг из открытого окна с громким мяуканьем выпрыгнул кот.
– Твоя взяла, – сдался Тони. – Кота будем ловить не меньше часа. Где ужин?
– Здесь, – гордо ответила Женни. Полезла к себе под сиденье, и вдруг… – Ох!
Вытащила белую картонную коробку, осторожно ее открыла.
– Что ты купила? – спросил Тони.
– Чизбургеры, – упавшим голосом ответила Женни. – Два с кетчупом, остальные с зеленью. Молоко. Томатный сок. Маринованные огурцы. Черный кофе и рисовый пудинг. И еще… – она заглянула в коробку, – черничный пирог. Держи, дорогой. Мне что-то не хочется.
Тони просунул голову чуть дальше и в свете приборного щитка заглянул в коробку с ужином. Не сразу ему удалось осознать увиденное. Первая мысль была: «Что это?» – примерно как от неожиданного крупного плана по телевизору. Перед ним раскинулось нечто вроде рельефной карты какого-то мрачного архипелага, куда не ступала нога человека – и правильно делала. Из моря холодного свернувшегося молока и томатного сока выступала цепочка островов-чизбургеров, а вдоль их раскисших берегов тут и там торчали рифы маринованных огурцов. Из-под поверхности «воды» тупо, словно глаза с бельмами, смотрели плавающие чернички. К северо-востоку гряда рисового пудинга терпела поражение в битве со стихией; на глазах у Тони она погрузилась в океан.
– Я тоже что-то не голоден, – отозвался Тони.
Женни подняла на него взгляд. На глазах у нее набухали слезы.
– Я ее положила с краю, – пояснила она, положив руку на мокрый картон. – Мне казалось, так с ужином ничего не случится… – И вдруг начала смеяться.
– Мам, а что ты купила? Что там? – вмешался Билли.
Отец молча протянул ему коробку.
– Ух ты, огурчики! – в восторге завопил Билли и немедленно запустил туда обе грязные руки.
Родители оставили его с огурчиками наедине, а сами начали сложную операцию по коллективному посещению придорожных кустиков.
Проснулась Шерон, безмятежно спавшая в задней части фургона. Откинула одеяло, потянулась. Снилось ей что-то очень приятное: она не помнила, что, но проснулась счастливой – значит, это был хороший сон. Некоторое время лежала, сонно прислушиваясь к звукам снаружи.
Пронзительный визг, а потом:
– Мама! Ма-аам! А Билли мне песку в трусы насыпал!
– Билли!
Негодующе:
– Ничего я не сыпал, она врет! Просто она присела, а я случайно ногой топнул, а там песок…
Папа:
– Милая, а где пачка салфеток?
Мама:
– В кустах, дорогой. Их взяла Кэрол.
Папа:
– Ты с ума сошла! Там лежали документы на грузовик!
– Кис-кис-кис! Сюда, сюда! – И металлическое клац-клац ложкой по алюминиевой кошачьей кормушке.
Шерон заметила, что задняя дверь фургона открыта, и оттуда веет чистым прохладным воздухом. Тихонько, чтобы не заметил противный Билли, она сползла со своей лежанки, взяла Мэри-Лу – голую, безглазую, колченогую куклу с волосами из мочала, которую любила больше всего на свете, – выбралась из фургона и двинулась к темным кустам.