Брак с Медузой - читать онлайн книгу. Автор: Теодор Гамильтон Старджон cтр.№ 67

А потом – словно переход с мороза в тепло, словно вкус свежего хлеба во рту у голодного – наступает тишина, и я обмякаю, ослабевший и мокрый от пота.

– Ах, синьор Массони… – шепчет мальчишка. – Ах…

Массони откладывает скрипку, легко касается ее кончиками пальцев – так, будто это волосы возлюбленной, а не изогнутый деревянный ящик с натянутыми на нем кишками. Говорит:

– Сам видишь, Виченте, совсем нетрудно.

– Для вас нетрудно, синьор…

Массони смеется. Открывает банку, засыпает в кофейник молотый кофе, наливает кипяченой воды, отставляет чайник, ставит кофейник на огонь, делает огонь потише, помешивает кофе длинной ложечкой. Говорит.

Я лежу в темноте, в собственном поту, не в силах пошевелиться. Вдыхаю запах кофе, смотрю и слушаю.

– Хорошо, – говорит с улыбкой Массони, – если хочешь, скажем так: сейчас для меня это легко, а для тебя невозможно. Но со временем и ты научишься, Виченте. Ты получил уже два урока, сегодня третий; и то, чего ты раньше совсем не мог, сейчас у тебя легко выходит. Будешь играть много лет, как я – научишься играть не так же, как я, а намного лучше! Ты станешь не просто хорошим музыкантом, Виченте. Ты станешь великим.

– Что вы, синьор, я никогда…

Массони только смеется и ложечкой смахивает с кофе черные пузыри. Снимает кофейник с горелки, выключает огонь, ставит кофе на стол. Продолжает:

– Говорю тебе, малыш: я-то знаю, кто безнадежен, кто хорош, а у кого есть дар. Знаю лучше любого другого. Я полицейский и люблю свою работу – и не мечтаю стать великим скрипачом, ибо мне известно, что такое дар скрипача. Возьми скрипку, Виченте. Бери же, смелее.

Мальчик берет со стола скрипку, прижимает подбородком и щекой. Он робеет – так робеет, что уже не может говорить. Скрипка у него в руках кажется огромной, как виолончель.

– Прежде чем начнешь играть, – говорит Массони, – проверим, правильно ли ты стоишь. Ноги поставь вот так, чтобы не пошатнуться, когда твоя музыка покачнет мир. Набери воздуху в грудь, словно собираешься петь – пусть голос твоей музыки будет слышен по всей земле. Горло, подбородок – все это уже скорее продолжение скрипки, чем продолжение тебя. Подними смычок, Виченте, но пока не начинай играть. Ах! То, что скрипачи называют «плечом Ауэра» – а ведь тебе всего восемь, и это лишь третий твой урок! Но я смутил тебя, мой мальчик. Ладно, отложи пока скрипку, садись за стол, я выпью кофе, и мы поговорим.

Я, Гвидо, лежу, прильнув к щели в потолке, и черный горький аромат кофе давит мне на переносицу. Я смотрю, как мальчик откладывает скрипку, осторожно и нежно, словно задремавшего зверька. Садится напротив Массони, а тот наливает в большую кружку немного кофе, много молока и закуривает сигару, словно американец.

Массони прихлебывает кофе и, глядя на мальчика сквозь облако пара, говорит:

– Виченте, такой дар, как твой, приходит от природы. Никогда не думай, что из-за своего дара ты чем-то отличаешься от прочих людей. Будут те, кто станет тебя в этом убеждать; можешь их пожалеть, если хочешь – но не слушай. Человек с талантом точно так же ест, так же потеет, так же любит своих детей, как все прочие. Талант приходит от природы; но и вода, и ветер, и огонь – тоже природные явления, и, как потоп, и ураган, и пожар, талант может стать разрушительным, может пожрать тебя и погубить… Ты не понимаешь меня, Виченте? Что ж… расскажу тебе одну историю…

Жил-был мальчик с талантом, как у тебя, или даже больше… да что там – почти наверняка больше! Но у него не было доброй матери и отца, как у тебя, Виченте, не было дома, не было братьев и сестер. Он был одним из беспризорников, что после войны скитались по дорогам, словно бездомные псы. Не могу тебе сказать, когда он родился и как выжил – но, как видно, кто-то о нем позаботился. А в полтора года его подбросили на порог одного из Центров Помощи и Восстановления: грязного, в лохмотьях, полумертвого от голода.

Но знаешь, что умел делать этот малыш, всего полутора лет от роду? Он насвистывал разные мелодии. Да, только представь! Лежал себе, завернутый в одеяльце, и свистел – и свистел так, что люди, проходившие мимо, останавливались и собирались вокруг, чтобы его послушать.

Если бы все это случилось сейчас, возможно, на него сразу обратили бы особое внимание. Но тогда времена были тяжелые, осиротевших детишек слишком много, и никто толком не понимал, куда их девать. Его отдали на воспитание в одну семью, но глава семьи погиб. Потом перевели в приют – но приют сгорел. Несчастные случаи, череда случайностей. И все это не задушило его дар. Не достигнув и трех лет, он знал уже тысячи мелодий; научился петь, не понимая слов, прежде, чем начал говорить; мог насвистеть любую мелодию, которую хоть раз услышал. Он был полон музыки, этот мальчик, полон до краев, музыка сверкала и бурлила в нем, и переливалась через край.

(Наверху я, Гвидо, слушаю эту чушь и думаю: «Массони, кто рассказывает тебе такие сказки?»)

Массони обхватывает кружку ладонями, словно стараясь согреть руки. Внимательно смотрит в черную жидкость, как будто ищет там продолжение своей истории. Рассказывает дальше:

– Талант – явление природы, как чистый горный родник. Но представь, что ты запер горный родник в железном ящике, крепко заколотил крышку, поставил на огонь и начал нагревать. Сначала – ничего, ничего, ничего, и вдруг – бам! Родник разнесет свою тюрьму и вырвется наружу. Но из ящика хлынет уже не чистая и прохладная вода – нет, это будет кипяток, дьявольский, свирепый, обжигающий, готовый крушить и жечь все, что окажется поблизости. Видишь, то, что ты с ним сделал, его изуродовало.

Так вот: этот мальчик, трех или четырех лет – мальчик, у которого музыка текла по жилам вместо крови… А потом что-то случилось. Его отдали в семью пастуха с Корфу, и лет шесть никто здесь его не видел. И когда мы услышали о нем в следующий раз – это был маленький дьявол. Как тот кипяток, свирепый и жгучий, что рождается под пытками из чистой ключевой воды. Но он – не струя воды, он человек; и взрыв его длился не секунду – он продолжается уже долгие годы.

Нечто произошло с ним за эти шесть лет в доме у пастуха. Нечто такое, что заколотило его дар в ящик и поставило на огонь.

– А что с ним случилось? – спрашивает мальчик Виченте.

Массони долго молчит, а потом отвечает ему, что не знает. И еще говорит:

– Когда-нибудь я это выясню… если удастся. Теперь пастух мертв, его жена исчезла без следа, других детей мы найти не смогли – возможно, они тоже мертвы. Эта семья жила в уединении на скалистом берегу, соседей поблизости не было. Пасли овец, ловили рыбу, может быть, чем-то еще занимались… так или иначе, теперь их нет. Никого не осталось, кроме этого злосчастного мальчика-демона.

(Я, Гвидо, ощущаю вспышку ярости. Кто это тут «злосчастный»?)

– Теперь ты видишь, – говорит Массони, – что может произойти, если жестоко подавлять большой талант.

– Вы хотите сказать, – говорит мальчик Виченте, – это с ним случилось от того, что он жил в месте, где совсем не было музыки?