– А когда она узнала, что это не так, – начала я, медленно вспоминая, – то заставила тебя весь день нарезать лук. Твои глаза так покраснели, что ты ничего не видел перед собой. Финлей с Сэндо называли тебя плаксой.
Кетон рассмеялся.
– Эх, умели же мы вчетвером веселиться, да?
У меня пересохло в горле. Мои оставшиеся воспоминания были как дикие птицы, запертые в клетке. Они улетали одна за другой и никогда не возвращались.
– Помнишь, как мы с Сэндо играли в баларских пиратов?
Кетон спрятал меч в ножны и замахнулся. К его удивлению, я ловко уклонилась.
– Где ты этому научилась?
– В путешествии.
Он вскинул бровь.
– У чародея? Папа спрашивал у него, говорил ли он тебе о своих намерениях.
Мои щеки запылали жаром, но он через секунду прошел. Мне удалось лишь настороженно выдавить:
– И?
– Сказал, что да. – Губы Кетона изогнулись в ехидной ухмылке. – Что, даже не улыбнешься? Похоже, мой совет оказался слишком действенным. Думаю, ты слишком долго притворялась мужчиной во дворце. Тебя уже ничего не способно тронуть.
– Возможно, – допустила я. «Или же я просто знаю, что у нас нет будущего». – Какая разница? Папа все равно ему не доверяет.
– Папа и монаху бы не доверял. Это никак не связано с тем, что он чужеземец; его аландийский даже лучше, чем мой. Даже будь он самим императором, у папы все равно были бы опасения. В его глазах любой мужчина недостаточно хорош для тебя.
– Для меня? – Я начала смущенно крутить руки в перчатках, которые теперь носила постоянно, чтобы скрыть свои безобразные когти. – Это ты всегда был папиным любимчиком.
– Я любимчик, но в тебе он видит себя. – Кетон воткнул меч в землю и прислонился к нему; выглядел он уставшим. – Он хочет, чтобы ты была счастлива. Как они с мамой.
Я подумала о красной нити, обвязанной вокруг запястья Эдана, и потянулась к своей собственной. По-прежнему на месте.
– Эдан делает меня счастливой.
– Это все видят, – тихо сказал Кетон. – И папа увидит. Просто его беспокоит магия. Чары – это обман, и благодаря чародею император обдурил нас всех.
– Это вина Ханюцзиня, – возразила я. – Кроме того, Эдан уже не чародей. У него почти не осталось магии.
– Тогда кто тот другой… чародей, о котором говорил шаньсэнь?
– Чародейка. – Я чересчур сильно закусила губу, но не ощутила боли. – Это я.
Я ожидала, что брат придет в шок, но он просто кивнул.
– Мы с папой чувствовали, что ты что-то скрываешь.
– Я…
– Я не собираюсь давить на тебя, чтобы ты все рассказала. Но по лагерю ходят слухи… отец хотел бы услышать правду от тебя.
– Знаю. – Я повесила голову. – Знаю.
Кетон коснулся моего плеча.
– Что там тебе часто говорил Финлей?
Я замешкалась. Мой желудок скрутило – слова почти сорвались с языка, но Кетон произнес их раньше, чем я успела вспомнить:
– Оседлай ветер. – Брат грустно улыбнулся. – Не становись воздушным змеем, который никогда не летает.
Я повторила фразу, понимая, что он хотел подбодрить меня. Но все было не так просто. Некоторые вещи отцу лучше не знать.
Внезапно по небольшому травяному холму за моим братом поднялась леди Сарнай. Как обычно, она хмуро окинула меня взглядом.
– Когда я говорила, что ты должна найти свою силу, то не подразумевала обмен байками с братом, портной.
При виде ее Кетон упал на колени и с запинаниями выдавил:
– В-ваше высочество.
Брат не мог отвести глаз от дочери шаньсэня. Ее некогда безупречную кожу испещряли серебристо-белые шрамы, по щекам и шее расползались темно-серые вены. Ее красота изменилась, ожесточилась, но, пожалуй, леди Сарнай никогда не приковывала взгляды своей красотой. Она источала воинственность – наверное, даже больше, чем раньше, – и ее стальные глаза были настолько пылкими, что перед ней дрожали даже сильнейшие духом.
– Вставай, – приказала Сарнай Кетону.
Заметив его затруднения из-за былой травмы, она слегка вздернула подбородок. Затем подняла руку, чтобы остановить меня, когда я попыталась ему помочь.
– Он никогда не станет сильным, если ты будешь ему помогать.
Когда Кетон наконец встал, с трудом закинув меч на плечо, леди Сарнай нахмурилась.
Я догадывалась, о чем она думала: он не выживет в бою с людьми шаньсэня, когда даже простой меч лишал его равновесия и ухудшал хромоту.
Но если моего брата отстранят, его это просто убьет. Я открыла рот, чтобы броситься на его защиту, но она заговорила раньше меня:
– Для портного игла – как для воина меч. Разница не так уж велика, – Сарнай потянулась за луком, висевшем на плече. – Но игла – это не единственный инструмент портного, и меч не делает тебя воином. – Она передала лук Кетону. – Дай мне свой меч.
Кетон послушался, и леди Сарнай наблюдала, как мой брат подстраивается под более легкое оружие.
– Я не просила пытаться натянуть тетиву, – строго произнесла она. – Этот лук не для тебя. Держи его ровно. Вот так.
Прочитать мысли принцессы, пока она учила его правильной хватке, было невозможно. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она наконец пробурчала:
– И какой идиот дал тебе меч? – Сарнай цокнула языком. – Лучники нам нужны больше, чем мечники, а твои спина и руки сильнее, чем у многих. Доложи лорду Сине, и он подберет для тебя лук.
Мой брат просиял, а я удивленно замерла.
– Спасибо, ваше высочество.
– Пока рано меня благодарить, – ответила она мне, а затем обратилась к Кетону: – Вижу, ты раньше никогда не стрелял из лука. Тебе придется усердно тренироваться начиная с сегодняшнего дня и вплоть до битвы.
Леди Сарнай сердито посмотрела на мою опущенную голову – единственный жест благодарности, который я могла изобразить.
– А ты, портной! Тебе тоже не помешает тренировка – я видела тебя с тем кинжалом. Жалкое зрелище.
– Я наименьшая из ваших проблем. – Мне не было смысла напоминать, что я больше не нуждалась в оружии. Если я захочу кому-то причинить боль, для этого у меня были другие средства. – Нужно научить сражаться женщин. Тех, кто этого хочет.
В глазах леди Сарнай загорелась искра. Она задумчиво на меня посмотрела, и на долю секунды мне показалось, что она видела во мне равную себе, а не слугу.
– Тех, кто захочет присоединиться к армии, будут тренировать. Мы начнем после обеда.
К вечеру почти все женщины в лагере, включая Амми, вызвались обучаться у леди Сарнай, добавляя десятки солдат к ее армии.