– Ну ты скажешь! – Толстяк рассмеялся и хрюкнул.
– Хотя кровь из народа они пьют так, что удивительно, как не захлебнулись еще. Подумать только: собственности нет, живут коммунами, зато вкалывают, аки рабы на плантациях.
Данька встряхнул головой, видно, сонная усталость одолевала и его.
– Чего? Не согласен? – спросил ганзеец. – Может, ты с красной ветки и есть. А ну, покажи паспорт!
Тим напрягся, скользнул кончиками пальцев по ремню, нащупывая оружие.
– Оставь парня в покое, – пропыхтел толстяк.
– Чем же плохо, когда от каждого по способностям да каждому по потребностям? – спросил Данька.
– Не… он таки коммуняка, этот… как его?.. жидо-красно-коричневый!
– Помолчи, Йося, – фыркнул ганзеец в очках и заговорил тихим, нарочито успокаивающим и усыпляющим тоном: – Плохо предопределенностью. Ты представь только: родился, пошел в ясли, пока родители вкалывают, причем даже не на себя и тебя, а на некое мифическое народное благо. Потом выучился – и тоже вкалывать за то же самое, пока не подохнешь. Причем не важно, насколько сильно ты стараешься, получать будешь столько же, сколько и остальные, а жиреть на тебе другие будут – приближенные товарища Москвина и он сам.
– Зачем же в таком случае стараться? – пожал плечами Данька.
– А затем, что с саботажниками и тунеядцами разговор особый – пулю в лоб. Все за тебя решают. Я вот слышал, даже женятся не по желанию, а с согласия партии. Прикинь, вызывают тебя на собрание и заявляют: женись на такой-то. И никого не волнует, любишь ты ее или, наоборот, терпеть не можешь.
– Положим, тут ты лишку хватил, – заметил толстяк. – До подобного идиотизма не дошли пока даже красные.
– В Ганзе не так, конечно же? – спросил Данька, но без интереса, лишь бы сказать хоть что-то.
– Само собой. У нас уровень благополучия зависит от каждого конкретного человека. Право сильного в том и заключается, чтобы взять все, причитающееся ему.
– А если не взял? – поинтересовался Тим.
– Значит, на одного хищника нашелся другой, еще более матерый.
– Философия крыс, – бросил неприязненно Данька.
– Или волков, – ничуть не обиделся ганзеец, – были когда-то такие твари.
– Нет, именно крыс. У волчьих с иерархией полный порядок, – заспорил Данька, а Тим почему-то не мог его остановить. Он силился сказать хоть слово, но губы словно слиплись, язык прирос к гортани.
– А мне без разницы, – фыркнул ганзеец, – и мужичкам, с которыми вы чаи гоняли, – тоже.
– Они-то здесь при чем?
Ганзеец фыркнул.
– А ты головой подумай, пораскинь мозгами, – добавил он и рассмеялся.
– Кто ж в наше время путничков за просто так потчевать станет, да еще на «Маяковской»? – риторически вопросил толстяк и тонко захихикал. – Останься вы на станции, обобрали бы и горло перерезали, когда отрава подействовала бы. Но вы с нами идти решили. Сами.
– По доброй воле, – вторил ему проницательный ганзеец.
– Крысы они и есть, – сказал Данька, а потом Тим понял, что спит, или же сбылись россказни про нечисть, поскольку идущие рядом ганзейцы внезапно обзавелись узкими мордами и голыми хвостами.
– Да-нь!.. – он, наконец, сумел разомкнуть непослушные губы, но звуки выдавливал невыносимо медленно, через силу. За то время, которое он потратил, произнося имя друга, тот успел поднять автомат и сразить первого ганзейца – того самого очкарика.
Упали на железнодорожные пути очки в круглой оправе, лишенные стекол. Кто-то – возможно, и Данька – наступил на них. Хруст прозвучал чуть ли не громче выстрелов.
– Сза-ди! – заорал (как ему показалось) Тим, но было поздно. Вторая крыса приставила автоматное дуло к боку Даньки и спустила курок.
Брызнуло алым, черными потеками запятнавшим стену тоннеля, откуда-то сверху раздался гул и будто бы дробь шагов, словно над ними пробежала гигантская сороконожка. Тим рухнул на колени – то ли подкосились ноги, то ли тело оказалось умнее. Пули пронеслись над головой, уходя во тьму. Кажется, стреляли не в него – в существо более опасное, прячущееся на потолке.
Следующий удар поверг его на землю. Очередная крыса заносила приклад автомата: видно, жалела пулю. В руку словно сам собой прыгнул пистолет, но ганзеец выбил его метким ударом, опрокинувшим Тима навзничь. Подкованный каблук опустился на запястье, лишь чудом не сломав кость, зато огненная боль привела в себя. Тим извернулся, перекатился на спину и ударил напавшего носком ботинка в висок.
«Вряд ли проломил, – отстраненно отметил он, – хотя именно в этом месте у человека самая хрупкая кость».
Ганзеец отшатнулся и осел на рельсы. Глаза его медленно стекленели.
– Да как же?! Как же так-то?! – выкрикнул кто-то. В голосе послышалась злоба и обида.
Очередной выстрел оглушил, а щеку обожгло, но Тим не стал обращать внимания. Он помнил о еще двух тварях, полагающих себя людьми, которых упустил из виду. Существо, убившее Даньку, лаяло по-собачьи и целилось в него. Тим и сам не понял, как успел выхватить из-за голенища нож и метнуть. Чемпионом в этом деле он никогда не являлся – удачные броски чередовались с позорными. Однако сейчас острие вошло аккурат в яремную впадину врага. Существо закашлялось, по подбородку потекли струи темной крови. Оно схватилось за рукоять, но, не сумев выдернуть нож, упало на пути.
– Ты же все равно сдохнешь! Сдохнешь! – последний оставшийся в живых ганзеец – толстяк – и не думал хвататься за оружие. Он стоял, вжавшись спиной в стену, и медленно превращался в крысу.
– Не дождешься, падаль, – прошипел Тим. Автомата у него не имелось, а убивать тварь, совсем недавно бывшую человеком, голыми руками он брезговал, как и поднять оружие, которого касались эти нелюди. Где потерял свой автомат, Тим не помнил. Он отдавал себе отчет в том, что находится под действием сильнейшего психотропного средства, вызвавшего галлюцинации.
– Тебе бы не понадобилось, а нам пригодилось, – продолжал толстяк. – Все ведь люди – братья и обязаны помогать друг другу. Почему ты с нами обошелся так жестоко?..
– Ничего себе жизненная позиция. – Тим отвернулся от него. Преодолеть всего несколько шагов оказалось невыносимо трудно. Его качало из стороны в сторону, от одной стены тоннеля к другой, но кое-как дойти до Даньки он сумел.
– Почему?! – взвыл за спиной толстяк. – За что ты нас?.. – задал он совершенно дурацкий вопрос. – Ты же все равно сдохнешь. От отравы антидот нужен, иначе загнешься. Мы же от мучений вас спасали. – Он шмыгнул носом и всхлипнул. – У Йоси семья осталась. У Гаврюши – двое мальцов. А ты… ты… Разве вещи и оружие – такая большая цена за милосердие? С собой на тот свет не унесешь.
– Милосердие? – переспросил Тим, не веря собственным ушам. – Тоже мне санитары леса…
Данька лежал на рельсах и стекленеющими глазами смотрел перед собой. Кровь была повсюду, но Тим не боялся запачкаться, тем более она не текла больше – сердце не билось.