Несравненная - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Щукин cтр.№ 40

– Тот и купец, который врать молодец. А, Поликарп Андреевич? Может, и нам с тобой поголосить, чтобы народ веселее в лавку валил? – предложил Алпатов, прищурив хитрые глаза.

Но Поликарп Андреевич отшутился:

– Спьяну, может, и поголосил бы. Тогда как деньги считать, если шары залиты? Просчитаешься…

Они посмеялись негромко и вернулись в лавку, каждый за свой прилавок. Здесь густой толчеи, как возле парней, не было, но и на торговлю грех жаловаться, особенно Поликарпу Андреевичу. Понемногу, не торопясь, но тянулись покупатели – не зеваки, а люди обстоятельные и хозяйственные, им не до забавных игрушек, они о будущей зиме думают, когда примется мороз уши откусывать. И уходили шапки, рукавицы и полушубки, пусть и не нарасхват, но к вечеру узлы пустели.

Поликарп Андреевич, чтобы удачу не спугнуть, тихонько, про себя, радовался.

День уже на вторую половину, вместе с солнцем, скатился. Скоро Марья Ивановна со старшими дочками подойдет, чтобы в лавке убраться и полы вымыть. Такой уговор имелся с Алпатовым – чтобы Гуляевы лавку в чистоте содержали. Только Поликарп Андреевич об этом подумал, а вот и его благоверная, легка на помине, на пороге нарисовалась. Встала разлюбезная, и принялась цепким глазом лавку обшаривать – все ли здесь ладно, нет ли урона, ненужной траты? Как в своей избе – хозяйкой поглядывает. Поликарп Андреевич нахмурился: не любил он, когда Марья Ивановна норов свой при чужих людях показывала. Сразу и пригнул ее, спросил сурово:

– Остальные-то где потерялись? Чего одна пришла?

– Да все мы тут, Поликарп Адреевич, за дверью девки стоят, краснобаев слушают. Пошуметь на них? – голос у Марьи Ивановны негромкий, почтительный, сразу видно, что со строгим мужем разговаривает.

Поликарп Андреевич подобрел:

– Пущай послушают… Мы с Арсением Кондратьичем тоже выходили, посмеялись…

– Пойду я воды наберу, а уж полы мыть – как вы скажете, – Марья Ивановна прилавок обогнула и толкнула низенькую дверь, которая вела в небольшой закуток, где хранился товар и разная хозяйственная мелочь. Загремела там железными ведрами, слышно стало, как из кадушки воду наливает.

А в лавку тем временем, придерживая островерхую войлочную шапку, чтобы не зацепиться ее макушкой за притолоку, входил Телебей Окунбаев и улыбался застенчиво, отчего на безбородом его лице с широким носом совсем терялись узкие глаза.

Вот так гость!

Поликарп Андреевич обе руки через прилавок протянул, чтобы поздороваться. Обрадовался, потому что тревожиться уже стал – приедет ли Телебей нынче на ярмарку, привезет ли овчину? Приехал, держит слово, степной житель. Такому гостю не грех и Уважение оказать. Помнил Поликарп Андреевич: три года назад не задалась у него торговля на зимней ярмарке, остался без всякого оборотного капитала, даже овчину, которую привез ему Телебей, купить не на что. Стал отказываться от товара. А Телебей лишь головой покачал и сказал:

– Плоха, Поликарпа, плоха думал. Шей больше, продашь больше, деньга отдашь. Бери!

Свалил кожи в ограде Алпатова и уехал, даже честного слова не потребовал. Конечно, Поликарп Андреевич деньги вернул, благодарил, кланяясь, говорил, что добра не забудет, а Телебей слушал его, улыбался, да изредка повторял любимое свое слово на русском:

– Харош, харош…

Он и теперь, как всегда, улыбался, радуясь встрече, и приговаривал:

– Харош, Поликарпа, харош…

Гостя провели в закуток, усадили на сундук, на самое удобное место, стали угощать пряниками, знали, что любит Телебей пряники фигурные, да чтобы они еще глазурью политы были. Возьмет такой пряник, положит его на ладонь и любуется словно на золотую бляху, а затем по крошке отламывает и в рот кладет. При этом совсем узкие глаза еще и прижмуривает от удовольствия. Но больше одного пряника он никогда не съедал, сколько ни упрашивай, и с собой брал ровно по счету – двенадцать, на всю семью, в которой имелось кроме хозяина двенадцать душ.

Овчины в этот раз Телебей привез на ярмарку много и просил, чтобы Поликарп Андреевич с Алпатовым помогли ее продать. Может, знают они таких людей, которым овчина потребуется, пусть бы им подсказали. А он, Телебей, в долгу не останется. Поликарп Андреевич переглянулись с Алпатовым и дружно кивнули – поможем.

– Я и сам нынче больше куплю, – говорил Поликарп Андреевич, – собираюсь на зиму ученика себе взять, есть толковый паренек на примете, вдвоем мы пошире развернемся.

Ударили по рукам и решили, чтобы дело в долгий ящик не откладывать, прямо сейчас же ехать на конский базар, куда Телебей доставил кожи на трех верблюдах и где разбил свою юрту.

Вышли на улицу, стали усаживаться в передок длинной телеги, на которой приехал гость. Телегу, как сказал Телебей, он на время попросил у доброго человека, чтобы после удобней было овчину везти. И только уселись, как подскочили гуляевские девки, Елена с Клавдией, и наперебой стали упрашивать, чтобы тятя их взял с собой – любопытно же прокатиться и поглазеть по сторонам. Да и подружкам в Колыбельке будет что рассказать: и как на концерт ходили, певицу слушали, и как игрушками два рыжих парня торговали, и как к киргизам на конский базар ездили…

Поначалу Поликарп Андреевич головой сердито мотнул, мол, нечего вам делать на этом базаре, но дочери так просили, что он обмяк сердцем и недовольно буркнул:

– Полезайте. Ты, Марья, нас здесь не жди, сразу к Алпатовым с овчиной поедем.

Тронулись. Выбрались из ярмарочного многолюдья и суеты, телега запылила по улице, которая выводила на южную окраину Иргита, как раз к конскому базару. Там торговля была еще в полном разгаре. Шумел многоязыкий говор, властвовал крутой запах кож, бараньего сала, и над всем этим взлетало конское ржанье – звонкое, прерывистое. Волновались кони, когда придирчивые покупатели заглядывали им в зубы, щупали ноги, совали пальцы в ноздри, тыкали кулаками в селезенку. Одни лишь верблюды стояли или лежали неподвижно, и вид у них, как всегда, был презрительным ко всему окружающему.

Юрту свою Телебей разбил на бугорке, где росла веселенькая березка, только-только опушившаяся ярким, резным листом. Возле юрты лежали тюки с уложенными и увязанными овечьими шкурами. К этому бугорку и подъехали. Елена с Клавдией соскочили с телеги, защебетали, оглядываясь вокруг, – никогда такого зрелища видеть не доводилось. Телебей распахнул полог юрты, приглашая Поликарпа Андреевича войти внутрь, приговаривал:

– Харош, харош…

Наклонившись, Поликарп Андреевич вошел в прохладное нутро юрты, увидел посредине большой закопченный котел с остывшей под ним золой, округлые бока кибитки, обтянутые по теплому времени не кошмой, а камышовыми щитами, сделал еще один шаг – и свет в глазах у него померк от сильного удара в затылок. Вонючий, тряпичный кляп влетел в рот, ловким тычком под колени вышибли у него из-под ног землю, уронили на жесткую кошму и мгновенно закатали в нее, будто бревно. Успел он еще услышать короткий вскрик Телебея, различил, как визгнули в страхе Елена и Клавдия, и больше уже ни один звук не долетел до него, потому что Поликарп Андреевич провалился в беспамятство.