Американская интервенция в Сибири. 1918–1920. Воспоминания командующего экспедиционным корпусом - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Сидней Грейвс cтр.№ 62

Я внимательно наблюдал за земскими деятелями в течение тех двух месяцев, что оставался в Сибири, и скажу, что никогда не видел людей, которые бы так старались относиться ко всем честно и справедливо. Меня чрезвычайно удивляло, когда в газетах, которые я получал, писали, что улицы Владивостока залиты кровью, а большевики убивают каждого, у кого есть деньги и образование. Эти сообщения настолько не соответствовали реальности, что я не уставал недоумевать, откуда они берутся.

Во Владивостоке все прекрасно знали, что с 18 ноября 1919 года по 31 января 1920 года Розанов убил от пятисот до шестисот человек, не давая никаких разъяснений по поводу этих убийств. Розанов широко практиковал способ, когда сначала совершается убийство, а потом его легализуют решением военного трибунала, полученным задним числом. Этот способ был хорошо известен во Владивостоке. По просьбе женщины, жившей одно время в Нью-Йорке, я тщательно изучил информацию об одном из таких случаев.

Пока я был в Сибири, японцы в Приморской области вели себя смирно, но мистер Смит, американский представитель в Межсоюзническом комитете, телеграфировал из Забайкалья, что они делают все возможное, чтобы замедлить эвакуацию чехов. Они отказывались пускать чехов в железнодорожные мастерские, где те могли отремонтировать локомотивы, необходимые, чтобы довезти их до Владивостока. Мистер Смит утверждал: «Чехи больше не собираются терпеть такое положение дел, они хотят взять все в свои руки».

Однако японцы, что было характерно для их поведения на протяжении всей интервенции, никогда не доводили дело до столкновения, и чехи продолжили свой путь на восток.

Последние два месяца со дня свержения Розанова и до 1 апреля 1920 года, когда отбыл последний «эшелон», с которым я покинул Сибирь, прошли для американцев без происшествий.

Было очевидно, что русским во Владивостоке совсем не нравилось видеть, что американцы уходят, а японцы остаются.

В качестве моего последнего официального акта на Русской земле, японцы и русские просили меня проинспектировать их войска. Русские первыми прислали мне приглашение, и я согласился, поэтому русские войска я проинспектировал за час до отплытия, а японские перед тем, как подняться на борт.

Прямо перед отплытием на борт вбежал корреспондент Ассошиэйтед Пресс, который имел постоянную аккредитацию в Токио, чтобы рассказать, что японцы что-то затевают, но он не знает ничего конкретно. Я спросил его, откуда ему это известно, и он ответил, что один из японских официальных представителей, с которым он познакомился в Токио, только что выразил надежду, что американцы не станут думать, будто японский народ одобрит то, что японские военные намереваются сделать, как только я уеду.

Эти сведения показались мне достаточно важными, и я написал в Вашингтон следующее: «Только что один заслуживающий доверия американец сообщил мне, что, по словам официального представителя Японии, не стоит удивляться, если вскоре что-нибудь произойдет. Он сказал, что сам лично не одобряет действий, которые намерены предпринять японские военные, и не верит, что их одобрит народ Японии. Когда его спросили, не собираются ли японцы объявить войну, он сказал, что Япония входит в Лигу Наций и не может объявлять войну без согласия Лиги, но в Сибири японские военные могут вести себя достаточно независимо. Он также сказал, что штаб русских не преувеличивал, когда утверждал, что в Николаевске японцы заключили перемирие с русскими войсками и держались дружелюбно, а потом в час ночи вероломно атаковали штаб-квартиру русских, используя зажигательные бомбы и пулеметы. После двух дней боев японцы понесли тяжелые потери и были вынуждены сдаться».

Я отдал письмо полковнику Эйхельсбергу, которому, прежде чем ехать в Манилу, было приказано направиться в Токио и там, зашифровав письмо, в тот же день отправить его. Это было сделано, и письмо должно было оказаться в Вашингтоне не позднее 2 апреля.

Слова японского представителя, несомненно, относились к тому, что японцы сделали ночью 4 апреля.

Я получил полный отчет об этом происшествии, и сейчас он лежит передо мной, так что ни один человек в здравом уме не может сомневаться, что это была жестокая оккупация Владивостока, сопровождавшаяся беспощадной стрельбой на улицах, унесшей жизни людей. Представители земства согласились с требованиями японцев, и, насколько знал господин Медведев, никаких трений между ними и японцами не возникло.

У меня есть достаточно подробный доклад, сделанный одним из американских служащих, в котором последовательно показано, что японцы первыми начали стрелять, и сигналом были две красные вспышки, которые заметили морские офицеры, стоявшие на вахте на американском корабле «Олбани». Японцы оправдывали свое нападение, утверждая, что были атакованы. За два дня до отплытия из Владивостока я проезжал на машине по окраине города. Со мной был полковник Эйхельсберг. Мы увидели японцев, копавших траншеи и наполнявших мешки песком, как будто они готовились к обороне.

Мои личные отношения с японцами складывались лучше некуда. Но когда Соединенные Штаты и Япония вошли в Сибирь, анонсируя одну и ту же цель, пути ее достижения оказались настолько разными, что столкновения на официальном уровне стали неизбежны.

Генерал Юи отправил в порт оркестр, чтобы сопроводить музыкой отплытие транспортника «Грейт Нозерн», на борту которого я направлялся в Манилу, и, когда корабль отошел от причала, оркестр заиграл старую добрую американскую мелодию «Тяжелые времена больше не вернутся». Одни видели в этом просто прекрасную мелодию, другие усмотрели намек на наши официальные отношения.

Я чувствую, что рассказ о моем пребывании в Сибири был бы неполным без упоминания американских организаций и частных лиц, помогавших мне в работе. Мне также кажется, что читатель получит более ясное представление о сибирской интервенции, если я дам свое краткое заключение в отношении намерений правительств тех стран, которые отправили в Сибирь свои войска. Это заключение сформировалось у меня на основании действий представителей этих правительств.

Что касается американских военных в Сибири, то мне трудно выразить словами свою благодарность им за поддержку и преданность. При охране железной дороги экспедиционный корпус пришлось поделить на очень маленькие отряды, иногда всего по восемь человек, но все они выполняли свои обязанности в лучших традициях американской армии. Они понимали, что от них требуется, и поступали правильно, невзирая на клевету и оскорбления, которыми их осыпала пресса и люди, заинтересованные в том, чтобы представить их действия в неприглядном виде.

И хотя меня это не удивило, я в не меньшей степени благодарен американским офицерам и солдатам за то, что они – все до единого – продемонстрировали твердую веру в традиционную для Соединенных Штатов политику, основанную на том, что все страны должны сами решать свои проблемы, без помощи американских солдат. Намеренное искажение их действий, так же как и крики по поводу «большевизма», не смогло поколебать представления американских солдат и офицеров о том, что правильно и справедливо.

Наши войска очень обязаны флоту за самое сердечное сотрудничество, поддержку и помощь. Я лично испытываю особую благодарность адмиралу Найту и адмиралу Роджерсу за ряд ценных советов, которыми они помогли нам в самые трудные времена.