По волнам жизни. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Всеволод Стратонов cтр.№ 112

— Вот, что значит быть евреем и притом родственником советского сановника Иоффе, их дипломата… ^[175]

На Неве

В старое время Нева была полна движения: пароходы, пароходики, поддерживающие местное сообщение, баржи на буксирах, лодки… Теперь — совершенная пустыня. Грустный, душу щемящий вид! Редко-редко пройдет катер под красным флагом, с крикливым большевицким названием: «Ильич» или «Революция», или «Роза Люксембург»… Как редкое явление, кое-где прилепились к давно не ремонтированной набережной барки. Да и они почти все полуразрушены. Вот тебе и

Пароходов вовсе не видно, или виден кое-где только лом, поврежденные, но не ремонтируемые суда. Живых, ходящих пароходов — ничтожно мало. Вдали виднеются ржавящиеся военные суда, неокрашенные, ободранные…

Но настоящим ужасом веяло на набережной, против Горного института. Громадный пароход, перевернутый на бок, мачтами в воду…

Что такое? В чем дело?

Мне объяснили. Это был громадина-иностранец, а на нем был устроен лазарет для военнопленных. Помещалось их здесь, как говорили, более тысячи человек. Вследствие прибыли воды в Неве пароход поднялся. А так как команде почему-то не пришло на мысль или было лень ослабить тросы, то пароход наклонился одним бортом к набережной.

Капитан съехал с парохода, а в его отсутствие большевицкий комиссар задумал выпрямить пароход. Он приказал накачать для этого воду в переборки, противоположные берегу. Не соображая, что делают, стали качать воду. От тяжести воды пароход круто потянулся в обратную сторону. Тросы лопнули, и пароход с размаху перевернулся на другой бок, мачтами вниз, похоронив при этом тысячу больных. Можно было еще их спасти, пробив обнаженный борт и войдя в сообщение с заживо погребенными. Но это требовало известной работы, а тогда одним из главных завоеваний революции было — не работать. Все и погибли.

Я видел этот пароход еще перевернутым и на следующий год. Потом, говорят, его повернули и убрали.

Петроград

Внешний вид Петрограда уже сильно пострадал, однако полной мертвечины еще не было. Многие магазины еще продолжали торговать, но чувствовали себя накануне реквизиции, и частично такие опасения оправдывались. Все же мне удалось закупить немалое количество разных приборов и для физического кабинета, и для кабинетов разных других кафедр.

Сенной рынок еще существовал, но уже был сильно ощипан. Около него действовала и церковь, в которой я застал много молящихся. Однако купить что-либо на рынке можно было лишь по очень дорогой цене, кроме, разумеется, одного только пшена.

Я вышел как-то в воскресенье из дому, рассчитывая на пути позавтракать в каком-либо кафе или вообще где-нибудь. Это оказалось неисполнимым, и я возвратился совершенно голодным в Дом ученых.

На Дворцовой площади, на набережной Мойки и на каналах, сквозь камни, пробивалась никем более не счищаемая трава. На Дворцовой площади казалось, что недостает только пасущихся коров, чтобы получилась иллюзия уездного города.

Вид Невского проспекта ночью производил тягостное впечатление. Тишина, нет езды, редкие фонари… Совсем Петербургская или Московская улица какого-нибудь уездного городка.

Грустная картина набережной, особенно у Зимнего дворца. Она не ремонтировалась, торцы взбучились холмами, тротуары потрескались. Ограда, окружавшая садик при Зимнем дворце, сломана и притом нелепо, грубо. Вензеля и орлы от решеток выломаны топорами и доломаны сапогами. Художественно ценная работа валяется и топчется. Разрушены неизвестно чему помешавшие два памятника на набережной Петру Великому: Петр-плотник ^[177] и Петр, спасающий тонущих ^[178].

Зимний дворец пестреет у всех входов вывесками о разнообразных музеях и советских учреждениях.

Население имеет сплошь пролетарский вид. Буржуазия или попряталась, или нарочито приняла [не]буржуазный облик. На улицах только и видны господа положения: солдаты, дворники, рабочие и их дамы.

В 1921 году

Снова пришлось побывать в Петрограде в сентябре 1921 года, на этот раз — по делам Главной астрофизической обсерватории. Надо было собрать книги для библиотеки, получить кое-какие инструменты и выяснить, переговорами с Главной физической и с Пулковской обсерваториями, некоторые стороны совместной научной деятельности в будущем.

На этот раз мы ехали в предоставленном в пользование обсерватории особом вагоне второго класса; о получении его рассказано на стр. 250. Отправились в вагоне мы вдвоем с М. Н. Канищевым. Третьим в вагоне был наш проводник.

Однако очень трудно было добиться прицепки нашего вагона к какому-либо поезду. Присоединить к пассажирским поездам не соглашались. Под конец его прицепили к товаро-пассажирскому поезду. Нам обещали, что поезд дойдет до Петрограда в течение одних суток, — вышло же иначе.

Попасть, однако, в свой вагон оказалось делом вовсе не легким: громадная толпа желающих ехать осаждала вокзал, и пробиться сквозь нее на вокзал представлялось почти невозможным. Помог наш вагонный проводник как свой человек: он провел нас, пользуясь знакомствами, через какие-то калиточки, и мы, наконец, попали в вагон.

Теперь, из окна вагона, мы с комфортом могли наблюдать, что происходит с не имеющей протекции публикой. Милиция — порядок на железных дорогах, особенно в столице, уже был — не пускала толпу, пока вагон не был подан. Тогда, сквозь калитку, милиционеры пропускали счетом человек по шестьдесят. Пропущенные выстраивались попарно, точно институтки. По команде пары пускались к очередному вагону. Но тотчас же порядок нарушался, и выстроенные, кто как мог, бегом неслись в свою теплушку. После этого милиционеры выстраивали по парам следующую партию, и т. д., пока не заполнился весь поезд.

С движением поезда нас обманули. Было так: проедем мы один перегон и стоим час-два, а то и несколько часов. Снова едем — и то же. Бывало, что остановимся между станциями… Тогда пассажиры, едущие в теплушках без каких бы то ни было помещений для удобств, выскакивают, точно горох сыпется, по обе стороны пути — отправлять естественные надобности. О стеснении публичностью — не думали…