– Не все коту масленица, – ответил тот.
Брюс встряхнулся, как намокшая собака.
– Не отр-рицаю, это был для меня шок, – сказал он. – Очень стр-ранное ощущение. Хах будто, – добавил он, широко открыв глаза и испытывая такой прилив чувств, который, казалось, самого его удивил, – время пер-ремешалос, если можно так сказать. Чудно́е ощущение, доложу я вам.
– Брюс, скажите мне: вы шотландец по происхождению?
– Я? Не-не. Ничего подобного, сэр-р. Ничего подобного. Но я смолоду р-работал в Шотландии и начальниками у меня были шотландцы. И пр-ризвали меня из Шотландии. И служил я в Шотландском полку, и вы, навер-рно, заметили, что я пер-ренял кое-что из их р-речи.
– Да, – сказал Аллейн, – я заметил.
– Ага, – самодовольно продолжил Брюс, – бьюсь об заклад, что везде сойду за одного из них и гор-ржусь этим. – Словно ставя подпись под этим заявлением, он бросил на Аллейна взгляд, который наверняка считал «хитрым». – Я хор-рошо понимаю, что я у вас в кор-ротком списхе насчет убийства, котор-рое вы подозр-реваете, супер-ринтдент. По той пр-ростой пр-ричине, что покойница оставила мне двадцать пять тысяч фунтов. Я пр-рав или нет?
– Да, правы, – признал Аллейн.
– Я не собир-раюс р-разубеждат вас и могу толька надеяться, что вы схор-ро вычер-ркнете меня из этого списха. А пока буду делать то, что любой невиновный толька и может делать в таких обстоятельствах: говор-рить пр-равду и надеяться, что мне повер-рят. И я схазал вам пр-равду, супер-ринтдент. Даю слово.
– В общем и целом я вам верю, Брюс, – сказал Аллейн.
– Тут нет никакого «в общем и целом», – серьезно ответил тот, – и я не сомнеюсь, что вы в этом убедитесь. – Он взглянул на наручные часы, своего рода собственный Биг-Бен, потом на солнце и сказал, что ему пора идти на церковный двор.
– В Сент-Криспин?
– Ага. Вы р-разви не слышали? У Джима Джоббина люмбаго, и могилу буду копать я. И это пр-равильно.
– Да?
– Ага, да. Я ей тут всё копал, и она была бы довольна, что в конце это тоже сделаю я. Р-разница только в том, что после р-работы мы не сможем поболтать. Так что, если у вас во мне больше нет нужды, сэр-р, я пожелаю вам хор-рошего дня и закончим на этом.
– Может, вас подвезти?
– Очень пр-ризнателен, сэр-р, но у меня есть моя собственная стар-рушха-машина. Миссис Джим оставила мне кр-раюху хлеба и бутылку пива, возьму их с собой. Долгая р-работа пр-редстоит, может пр-ригодиться. А поужинаю уж у сестр-ры. Она живет р-рядышком, на Стайл-лейн, напр-ротив церквы. Можете мне сказать, когда покойницу пр-ривезут на погр-ребение?
– Сегодня вечером. После наступления темноты, скорее всего.
– И она будет всю ночь покоиться в церкве?
– Да.
– Ой, да, – на вдохе произнес Брюс, – эт’ очень пр-ристойно. Ладно, у меня большая р-работа впер-реди.
– Благодарю вас за помощь.
Аллейн направился к двери, которая вела в пустую комнату, открыл ее и заглянул внутрь. Там ничего не изменилось.
– Это часть квартиры, которую вам собирались построить? – крикнул он изнутри.
– Ага, так было задумано, – ответил Брюс.
– Мистер Картер интересуется этой комнатой?
– Ой, он всем интересуется, везде шастает и нос свой сует. Можно подумать, – с отвращением добавил Брюс, – что эт’ он тут законный наследних.
– Можно, – рассеянно согласился Аллейн. – Пошли, Фокс.
Они оставили Брюса натягивающим рубашку через голову, как делают обычно рабочие. Потом он перекинул пиджак через плечо, взял лопату и зашагал прочь.
– Замечательный по-своему парень, – заключил Фокс.
III
К своему собственному удивлению, Верити принимала Николаса Маркоса у себя дома. Он позвонил ей накануне и попросил «сжалиться» над ним.
– Если предпочитаете, я приглашу вас, – сказал он, – и повезу в какое-нибудь хорошее место, хоть в самый «Ритц», если пожелаете. Но не могли бы мы тихо и мирно просто съесть по яйцу у вас под липами? С тех пор как очаровательная Пру живет у нас, я вдруг начал отдавать себе отчет в том, что я пожилой человек. Хуже того, она, дорогое дитя, прилагает к этому столько стараний!
– Что вы имеете в виду?
– Она чересчур любезно смеется над моими устаревшими шутками. Старается никогда не забывать о моем присутствии. С явным усилием втягивает меня в их с Гидеоном разговоры. Она даже запечатлевает поцелуи на макушке такой старой перечницы, как я. Того и гляди, я скоро облысею, – с горечью сказал мистер Маркос.
– Ручаюсь, по крайней мере я этого делать не буду. Но повар из меня никудышный.
– Моя дорогая, моя восхитительная леди, я сказал «яйцо» – и это действительно значит яйцо. Я ваш раб навеки, – сказал мистер Маркос, – и если позволите, подкреплю свое заявление бутылочкой шампанского. И еще я, пожалуй, должен предупредить вас, что также одарю вас вопросом. A demain
[109] и тысяча благодарностей.
С этим он повесил трубку. Верити подумала: это будет справедливо. Просил яйца – яйца и получит. На протертом шпинате. И ее дежурное блюдо: холодный щавелевый суп, а потом – стилтон.
Поскольку день был прекрасный, они обедали под липами. Мистер Маркос, верный своему слову, привез бутылку «Вдовы Клико» в ведерке со льдом, и чуть приподнятая атмосфера, которая у Верити с ним ассоциировалась, вскоре действительно установилась. Она верила, что его заявление, будто он получает невероятное удовольствие, – не пустой звук, и все же он был экзотичной птицей в ее не слишком ухоженном английском саду. Его шевелюра, пышная, но аккуратно уложенная, его выразительно изогнутые губы и большие черные глаза, его одежда, лишенная экстравагантности, но, безусловно, очень, очень дорогая – все это напомнило Верити о суровом отношении к нему Сибил Фостер.
«Разница в том, что я ничего не имею против него такого, каков он есть, – подумала Верити. – Более того, думаю, и Сибил ничего не имела бы против, если бы он уделил ей немножечко больше внимания».
Когда они дошли до кофе, мистер Маркос закурил свою турецкую сигару и сказал:
– Мне бы, конечно, хотелось, чтобы вы рассказали о вашей работе, об этом доме и прелестном саде. Я бы хотел, чтобы вы прониклись ко мне доверием, и чтобы я сам, быть может, проникся доверием к вам. – Он развел руками. – Что я говорю! Смешно! Разумеется, я готов довериться вам – в конце концов, это мое искреннее желание. Думаю, вы привыкли к конфиденциальным излияниям, они так и льются вам в уши, а вы сдержанны и никогда не выдаете чужих тайн. Я прав?
– Ну… – сказала Верити, которая не была большой любительницей поговорить о себе, – … я не так уж много знаю, – и подумала о том, что Аллейн, хоть и без этой Маркосовой цветистости, тоже оказывал ей доверие. И Рэтси, вспомнила она и безотносительно ко всему мысленно отметила, что в последние две недели визиты мужчин в ее дом участились.