Отпущение грехов - читать онлайн книгу. Автор: Фрэнсис Скотт Фицджеральд cтр.№ 15

Кэролайн слушала с полнейшим равнодушием. Это даже ничего не объясняло, да и не вызвало у нее желания поплакаться на судьбу; речь шла о голом факте.

Он не отходил от нее ни на шаг. Больше она никого из гостей не знала, ни в одной из компаний для нее не было места. После ужина они беседовали на веранде, и она произнесла хладнокровно:

— В этом смысле женщины — хрупкие существа. Стоит один раз что-то с ними сделать — и потом уже не поправишь.

— Ты хочешь сказать, что ненавидишь меня.

Она кивнула:

— Да, если вообще испытываю к тебе какие-то чувства.

— Надо думать. Это ужасно, правда?

— Нет. Мне даже приходится сосредоточиться, чтобы вспомнить, как в тот вечер я дожидалась тебя в саду, держа в руках все свои мечты и надежды, будто целую охапку цветов, — во всяком случае, мне так казалось. Мне казалось, что я очень ничего. Я сберегла себя для этого мига, и я готова была отдать все это тебе. А потом ты явился и дал мне пинка. — Она недоверчиво рассмеялась. — Ты вел себя как совершенно ужасный человек. И хотя мне теперь все равно, для меня ты навсегда останешься ужасным человеком. Если бы даже ты и успел отыскать меня в ту ночь, я вовсе не уверена, что что-то еще можно было поправить. В подобных вещах прощение — всего лишь пустое слово.

Чувствуя, что в ее собственном голосе начинают звучать волнение и гнев, она поплотнее завернулась в плащ и произнесла обыденным голосом:

— Холодновато делается здесь сидеть.

— Одно последнее, прежде чем ты уйдешь, — сказал он. — Мне такое, вообще-то, несвойственно. До такой степени несвойственно, что последние пять лет я вспоминаю об этом каждую свободную секунду. И я не только не женился, я с тех пор не испытал ничего даже похожего на любовь. Каждую девушку, которая мне встречалась, я сравнивал с тобой, Кэролайн, — лицо, голос, скругление локтя.

— Я очень сожалею, что произвела на тебя такое разрушительное действие. Очень, наверное, неудобно так жить.

— Я не выпускал тебя из вида с того самого дня, как позвонил тебе в Дейтоне; я знал, что рано или поздно мы встретимся.

— Позволь пожелать тебе спокойной ночи.

Однако пожелать спокойной ночи оказалось проще, чем заснуть, и к моменту полного пробуждения в семь утра Кэролайн разве что на час забылась беспокойным сном. Уложив вещи, она написала вежливую, подобострастную записку Эвелин Мэрдок, объяснив, почему именно воскресным утром ей пришлось внезапно уехать. Уезжать было нелегко, отчего ее неприязнь к Сидни Лахаю еще немного возросла.

IV

Через несколько месяцев Кэролайн улыбнулась удача. Некая миссис О’Коннор, с которой она познакомилась через Эвелин Мэрдок, предложила ей место личного секретаря и компаньонки по путешествиям. Обязанности оказались немногочисленны, в качестве путешествий предстояла, в самое ближайшее время, поездка заграницу, и Кэролайн, которая исхудала и вымоталась на своей работе, ухватилась за это предложение. Оно, кстати, с небывалой щедростью распространялось и на ее сына.

Кэролайн с самого начала озадачивал вопрос, что такого нашла в ней Хелен О’Коннор. Той было около тридцати лет, была она дамой сдержанно-расточительной, невероятно светской и, если не считать необъяснимой доброты в отношении Кэролайн, бесконечно эгоистичной. При этом жалованье оказалось щедрым, Кэролайн пользовалась той же роскошью, что и ее хозяйка, а относились к ней неизменно как к равной.

Следующие три года оказались настолько непохожими на все предыдущие, что Кэролайн казалось, будто они позаимствованы из чьей-то чужой жизни. Европа, куда перебралась Хелен О’Коннор, была землей не туристов, а сезонов. Самым стойким впечатлением от нее осталась фантасмагория имен и мест — Биарриц, мадам де Кольмар, Довиль, граф де Берм, Канны, Дерьемеры, Париж, мадридский замок. Жили они в мире казино и отелей, про который столь подробно пишут парижские газеты для американцев, — Хелен О’Коннор пила и не ложилась допоздна, и вскоре Кэролайн тоже приучилась пить и не ложиться допоздна. В те годы худоба и бледность были в моде, а в самых глубинах души Кэролайн нечто сбилось с пути и утратило смысл, впав в полное безразличие. Любви не было; она часто сидела с мужчинами за одним столом, внимала комплиментам, любезностям и легким заигрываниям; но едва проскальзывал первый намек на нечто большее, она немедленно цепенела. Даже под воздействием возбуждения и вина она чувствовала: становясь теснее, корсаж превращается в латы. В прочих же отношениях ее все сильнее одолевало беспокойство.

Поначалу Хелен О’Коннор подталкивала ее к выходам в свет; теперь же для самой Кэролайн не существовало напитков слишком крепких и вечеров слишком поздних. Хелен повадилась ее мягко журить:

— Это абсурдно. В конце концов, существует же такая вещь, как умеренность.

— Наверное, но только если вам действительно хочется жить.

— Но тебе-то хочется жить, и тебе есть ради чего жить. Будь у меня такая кожа, как у тебя, и такие волосы… Почему бы тебе не приглядеться к некоторым мужчинам, которые заглядываются за тебя?

— Жизнь недостаточно хороша, вот в чем все дело, — отвечала Кэролайн. — Некоторое время я старалась видеть в ней лучшие стороны, но теперь с каждым днем все отчетливее убеждаюсь, что она недостаточно хороша. Люди держатся на том, что чем-то заняты; сильнее всего повезло тем, у кого есть интересная работа. Я вроде как неплохая мать, но было бы непростительной глупостью с моей стороны по шестнадцать часов на дню сюсюкать над Декстером, чтобы из него вырос слюнтяй.

— А почему бы тебе не выйти замуж за Лахая? У него есть и деньги, и общественное положение, и все, чего можно пожелать.

Повисла пауза.

— Я сыта мужчинами. Пошли они все к черту.

Впоследствии она гадала, откуда взялась эта внимательность Хелен: она давно поняла, что ее нанимательница к ней совершенно безразлична. Даже вкусы у них были совсем разные: порой они открыто выражали взаимную антипатию и не виделись целыми днями. Кэролайн недоумевала, почему ее не увольняют, однако за эти годы она попривыкла к легкой жизни и не намерена была ворошить перышки, устилавшие ее собственное гнездо.

А потом, однажды вечером на Лаго-Маджоре, все изменилось в одночасье. Смазанный мир, увиденный с вращающейся карусели, вновь обрел четкие очертания; карусель внезапно остановилась.

В этот отель в Локарно они приехали ради Кэролайн. Вот уже много месяцев ее мучила несильная, но неотступная одышка, и они решили передохнуть перед развлечениями осеннего сезона в Биаррице. Им встретились друзья, и Кэролайн отправилась с ними в курзал поиграть по маленькой в буль, максимум по два швейцарских франка ставка. Хелен осталась в отеле.

Кэролайн сидела в баре. Оркестр играл какой-то венский вальс, и тут ей вдруг показалось, что ноты растягиваются сами по себе, что каждая из трех четвертей такта изгибается посередине, слегка подвисая и увеличивая длительность, пока наконец весь вальс, будто почти доигравший фонограф, не превратился в пытку. Она зажала уши пальцами, а потом вдруг закашлялась в платок.