Гракх Бабёф и заговор «равных» - читать онлайн книгу. Автор: Мария Чепурина cтр.№ 45

Страница

Несмотря на историческую репутацию сторонника сугубо заговорщицкой тактики, Бабёф придавал огромное значение агитации, связям с общественностью, политическому имиджу своей группировки. Однако от идеи внушить народу «правильные взгляды», убедить его в необходимости построения коммунизма Трибун фактически перешел к тактике политического обмана, решив выступить под чужим, но популярным лозунгом, чтобы затем, придя к власти, провести в жизнь свою программу. Но и в этом Бабёф потерпел неудачу: прекрасно понимая необходимость наличия социальной опоры у своего движения, он так и не смог ею заручиться.

Отмечая политическое «родство» бабувизма и якобинизма, не следует забывать, что и взгляды тогдашних властей сформировались на той же почве и стали результатом того же политического опыта. В революционной Франции конца XVIII в. не могло существовать легальной политической оппозиции в силу все того же руссоистского отрицания многопартийности, и бабувисты не могли восприниматься правительством иначе как враги и преступники, возможно даже связанные с вражескими державами. Столь же бинарными оппозициями мыслило и французское общество: те, кто хотел выступить против революционного правительства (пусть и далеко не идеального), считались посягателями на народный суверенитет и, следуя революционной логике, ничем не отличались от таких «врагов народа», как шуаны.

Хотя политический проект Бабёфа и сформировался в рамках современной ему революционной культуры, она же вынуждала Трибуна затушевывать уникальную специфику его идей, дабы он смог пристроиться в кильватер к более сильному общественному движению. А после того как Бабёф потерпел неудачу, эта же политическая культура унитаризма обусловила его отторжение обществом и гибель.

Посмертная судьба Гракха Бабёфа, как и многих других деятелей Французской революции XVIII в., была не менее насыщенной, чем его биография. Одни политические деятели считали его «своим», хотя отнюдь не стояли на платформе «равных», другие, напротив, критиковали, хотя сами исповедовали идеологию коммунизма. Еще интереснее оказалась историографическая «жизнь» Трибуна народа: в отличие от Робеспьера или Дантона, всегда занимавших первые места на страницах исторических сочинений, он прошел путь от почти полного забвения, от репутации одного из малозначительных фанатиков-якобинцев к статусу деятеля локального масштаба, чтобы, в конце концов, обрести славу одной из ярчайших фигур Французской революции. На протяжении нескольких десятилетий его имя не сходило со страниц исторических журналов, он удостоился чести издания собрания сочинений за рубежами своей родины, а затем... снова оказался забыт. Историографическая судьба Бабёфа столь нестандартна, а объем литературы о нем так велик, что я сочла целесообразным посвятить исследованиям заговора «равных» отдельную главу.

В начале XIX в. о Бабёфе помнили, пожалуй, лишь историки-эрудиты, да люди, знавшие его при жизни. Авторы классических обобщающих трудов о Революции, которые не могли обойти молчанием фигуру руководителя заговора «равных», упоминая о нем, ограничивались навешиванием ярлыков, далеких от беспристрастности. Так, в известном сочинении О. Минье, впервые вышедшем в 1824 г., бабувисты не отделялись от якобинцев и изображались главным образом борцами за восстановление Конституции 1793 г. Заговор «равных» для Минье - всего лишь «странная попытка, носившая на себе такой явный оттенок фанатизма и такой явный характер подражания прериальскому восстанию...»

В том же 1824 г. появилась «История Французской революции» А. Тьера, который припечатал Трибуна народа одной хлесткой фразой: «некто Бабёф, бешеный якобинец» . Будущий президент Третьей республики отнесся к этому революционеру с откровенной неприязнью и не слишком заботился о точности сообщаемых о нем сведений. Так, суть выступлений Бабёфа в термидорианский период против террористической политики якобинцев Тьер описал с точностью до наоборот: «Бабёф был главою умственно больных сектантов, которые утверждали, что сентябрьские убийства были слишком недостаточными, что их нужно возобновить и сделать общими» .

Изучение бабувизма во Франции по существу началось с публикации в 1828 г. книги Ф. Буонарроти «Заговор во имя равенства» . Это сочинение активного участника описанных событий, ставшее ценным источником сведений о деятельности Бабёфа и его сторонников, конечно, не было научной работой в современном смысле: Буонарроти создал скорее публицистическое, пропагандистское произведение, далекое от беспристрастности и лишенное четкой структуры. Мало знакомый с дореволюционной биографией Бабёфа, автор не сообщил даже правильного года его рождения. Однако он оказал важную услугу позднейшим историкам бабувизма, снабдив книгу обширным приложением, где опубликовал ряд программных документов бабувистов. Впрочем, авторов этих текстов Буонарроти не указал, и в дальнейшем исследователям пришлось немало потрудиться, чтобы установить, кто именно из заговорщиков что написал.

В России XIX в. изучение истории Французской революции находилось под запретом вплоть до реформ Александра II. Все, что касалось событий 1789-1799 гг., относилось к сфере не столько исторической науки, сколько общественной и политической мысли, а потому для этого периода развития отечественной исторической литературы мы располагаем лишь несколькими высказываниями о Бабёфе публицистов и писателей.

Наиболее интересен среди них едкий комментарий А.И. Герцена к программе бабувистов: «За этим так и ждешь - Питер в Царском селе или Аракчеев в Грузине. ...Жаловаться трудно, чтобы в этом проекте недоставало правительства... Даже воспроизведение животных не предоставляется их собственным слабостям или кокетству, а регламентировано высшим начальством» . Александр Иванович видел в социально-политическом идеале «равных» прежде всего недостатки - излишний этатизм, централизм, приверженность к насилию, стремление навязать народу свою волю: если бы Бабёфу, полагал Герцен, «удалось овладеть Парижем, комитет insurrecteur приказал бы Франции новое устройство, точно так, как Византии его приказал победоносный Османлис; он втеснил бы французам свое рабство всеобщего благосостояния...» Охарактеризовав бабувистскую утопию хлестким выражением «каторжное равенство» и сравнив ее с крепостным правом, Герцен отметил, тем не менее, и одну заслугу Бабёфа: тот «видел, что, несмотря на казнь короля, на провозглашение республики, на уничтожение федералистов и демократический террор, народ остался ни при чем» . Любопытно, что выдержки из «Былого и дум», в критическом свете рисующие коммунизм французского утописта, были переизданы в 1919 г. отдельной брошюрой , напечатанной по старым правилам орфографии: очевидно, эта книжица должна была служить идейным оружием и против большевиков.

Кое в чем был солидарен с Герценом и Ф.М. Достоевский, тоже отметивший, что Бабёф был единственным деятелем Французской революции, который правильно оценил ее содержание: «Не обновление общества на новых началах, а лишь победа одного могучего класса общества над другим» .

Таким образом, до 2-й половины XIX в. фигура Бабёфа была объектом внимания не столько исторической науки, сколько политической мысли и публицистики. В общих работах по Французской революции Бабёф изображался якобинцем и террористом, несмотря на то, что имел существенные разногласия с первыми и яростно осуждал вторых. До научной беспристрастности было еще далеко: Буонарроти вдохновлял необабувистов, призрак коммунизма бродил по Европе, и консервативные исследователи не жалели черной краски для изображения свирепых повадок и бандитской сущности Бабёфа. Большинство авторов, писавших о Бабёфе, поднимали эту тему не столько из интереса к ней самой, сколько с целью опровергнуть или защитить определенную политическую идеологию.

Страница