Гракх Бабёф и заговор «равных» - читать онлайн книгу. Автор: Мария Чепурина cтр.№ 42

Последним аккордом бабувистского движения стала попытка поднять восстание в Гренельском военном лагере в ночь с 10 на 11 сентября 1796 г. Остававшиеся на свободе сторонники «равных» попытались проникнуть туда, чтобы устроить братание с солдатами. Власти, заранее узнавшие об этих планах, жестоко пресекли подобные поползновения: 20 человек были убиты на месте, 132 — арестованы и преданы военному суду, который вынес 32 смертных приговора, в том числе бывшему мэру Лиона Бертрану и трем бывшим депутатам Конвента, - Жавогу, Кюссе и Юге (тот самый Юге, которого один из бабувистских агентов занес в списки контрреволюционеров!). Они были признаны виновными в попытке восстановить Конституцию 1793 г. Потомок одного из этих депутатов, Ж. Жавог, в своей статье о гренельском деле отметил парадоксальность восприятия современниками тех событий: якобинцы увидели в них заговор роялистов, а роялисты - происки террористов . В подобной ситуации едва ли стоило ожидать того, что рядовой обыватель сумеет разобраться в хитросплетениях борьбы революционных фракций.

Означает ли нападение на Гренельский лагерь, что работа Тайной директории и ее агентов все-таки принесла определенные результаты? И да, и нет. Изучив предоставленные окружными агентами списки патриотов, журнал учета подписчиков на газету «Трибун народа» и список бабувистов, участвовавших в нападении на Гренельский лагерь, А. Собуль обнаружил, что эти перечни не совпадают . Иначе говоря, читатели Бабёфа отнюдь не обязательно были его сторонниками; а те, в ком агенты видели опору будущей революции, могли просто не знать Бабёфа и его идей; и наконец, люди, реально взявшие в руки оружие, далеко не всегда относились к первым или ко вторым. Даже при самом беглом взгляде на материал, отмечал Собуль, в среде бабувистов выделяются столь разные группы, что само это общее наименование оказывается неопределенно широким .

По сообщению Шьяппы, отдельные последователи Бабёфа проявят себя еще и в начале XIX в. Впрочем, если в 1796 г. их с трудом отличали от других группировок, то тогда сделать это будет еще сложнее.

Во время ареста Бабёф не сопротивлялся: по сообщению полицейского Доссонвиля, он, хотя и имел оружие, не попытался применить его, а только воскликнул: «Дело сделано! Тирания, так тирания!» Казалось бы, он понял, что все кончено, и сдался. Но два дня спустя «Трибун народа», уже столько раз менявший свои взгляды и успевший создать столько коалиций, сделал Директории очередной политический сюрприз. Он написал ей письмо весьма неожиданного содержания.

В этом письме заключенный внезапно заговорил с властями на равных и даже с позиции силы:

«Вы убедились воочию, что моя партия вполне равносильна вашей! Вы убедились воочию, сколь велики ее разветвления! Я более чем уверен в том, что это повергло вас в трепет» .

Далее Бабёф писал, что его многочисленные сторонники не сложат оружия, а его изгнание или казнь не обезопасит Директорию, а, напротив, разозлит радикалов:

«Неужели вы хотите, чтобы на следующий день после моей казни мне были воздвигнуты алтари рядом с теми, где ныне поклоняются как славным мученикам Робеспьерам и Гужонам?»

Ниже речь шла о том, что, расправившись с радикалами, власти останутся один на один против более опасного врага - роялистов. Не лучше ли Директории объединиться с партией Бабёфа? В конце концов, она вовсе не такая кровожадная, как ее изображают клеветники. Патриоты «хотели идти другими путями, а не теми, которыми шел Робеспьер» . Их вполне устроят мирные перемены, и если директора начнут править «по-народному», то левой угрозы для них больше не будет. «Я подумал, что в конечном счете вы же не всегда были врагами этой Республики» , - откровенно рассуждал Бабёф. В итоге он делал своим врагам выгодное предложение - объединиться:

«Я вижу возможность только одного разумного решения - заявите, что не было никакого серьезного заговора... От своего имени я бы тоже дал вам тогда гарантию, столь же всеобъемлющую, как и моя откровенность. Вы знаете, каким я обладаю влиянием на эту категорию людей, я хочу сказать - на патриотов. Я использую его, чтобы убедить их, что, поскольку вы народ, они должны быть заодно с вами» .

Это последнее, самое потрясающее свидетельство невероятной политической гибкости Бабёфа появилось, конечно, в экстремальных условиях и было попыткой пойти ва-банк, когда терять все равно уже нечего. Однако, учитывая всю прошлую политическую биографию Гракха, чего-то подобного вполне можно было ожидать; особенно этот эпизод похож на ситуацию осенью 1795 г., когда после восстания 13 вандемьера Бабёф, сидя в тюрьме, точно так же предложил властям свои услуги и союз против роялистов в обмен на свободу. Тогда он действительно вскоре вышел из заключения и теперь, возможно, ждал повторения чего-то подобного.

Представляется также, что данное письмо не стоит рассматривать исключительно как проявление неуместной хитрости или попытку сделать хорошую мину при плохой игре. Ведь в нем Бабёф, по сути, сказал правду относительно своей цели, попытки реализации которой были описаны в предыдущих главах: не заговор кучки коммунистов он организовывал, а широкую коалицию демократов самого разного толка. Современный французский историк П. Серна счел это письмо предательством, увидел в нем в первую очередь признание существования заговора и обозвал Бабёфа «народным болтуном», а не трибуном . В то же время Серна справедливо поставил вопрос ребром: «А что, если заговор был не Бабёфа?»

Именно в этом сам Бабёф стал пытаться убедить полицию чуть позже, во время допросов. Он заявил, что не является ни главой, ни одним из авторов заговора, существование которого все-таки признает. Бабёф подчеркнул, что комната, где его арестовали, не принадлежит ему, равно как и бумаги, обнаруженные там: это место собраний своего рода комитета демократов, а изъятые документы принадлежат им всем. В заговоре Гракх, по его собственным словам, играл вторую роль: вождям комплота понадобился «направитель (directeur) общественного мнения», и он согласился им стать; детали же заговора ему якобы неизвестны . Что это? С одной стороны, попытка выгородить себя, тем более нелепая, что в начале допроса Бабёф признает написанное ранее письмо Директории. С другой - довольно честное признание о том, кем Бабёф видел себя по отношению к тому, что совсем недавно считалось идеальным мерилом всего и беспристрастным, никогда не ошибающимся судьей.

* * *

Несмотря на то что руководители «равных» находилась в заключении, к ним понемногу поступали сведения об оставшихся на свободе соратниках и настроениях общественности. Новости эти были неутешительными. 14 мая жена агента связи Дидье передала ему суп, в котором плавала гильза с запиской внутри. «Ваш арест не возымел эффекта, которого ожидали», - писала женщина. То же, по словам жены Дидье, касалось афиш и прокламаций . Друг Жермена в перехваченной охраной записке писал ему, что на воле все плохо: луидор стоит 20 000 ливров, народ громко жалуется, уличные сборища многочисленны, но выльется ли это во что-нибудь - неизвестно . Два месяца спустя тема реакции общественного мнения на происшедшее по-прежнему фигурировала в переписке заключенных. «Действительно ли правительство всемерно старается и клевещет, чтобы очернить нас? - писал на волю Дарте. - Преуспело ли оно в этом? На чьей стороне общественное настроение? Неужели патриоты попрятались по своим подвалам?»