— Я не останусь здесь! — повторила Салена. — Вы… обманули меня, и я вам ничего не должна… даже благодарности!
— Я за тебя заплатил, — ответил князь, — и я не позволю себя одурачить! Особенно такой привлекательной женщине, как ты.
Его глаза медленно ощупывали ее, и под взглядом князя Салена почувствовала себя обнаженной.
Салена в отчаянии поняла, что он говорил правду: ей не удастся сбежать. Она сделала шаг к нему и опустилась перед ним на колени.
— Прошу вас… — взмолилась она. — Отпустите меня! Вы должны понять, что вы мне противны… Я ненавижу вас и не хочу быть вашей… любовницей. Среди ваших знакомых, я уверена, немало… женщин, которые будут… благодарны за то, что вы… можете им дать, и взамен будут… любить вас. Князь опять улыбнулся, и от этой улыбки его лицо стало еще ужаснее.
— Как я рад видеть тебя на коленях! — сказал он. — После того как ты меня чуть не убила, ты должна именно так стоять передо мной. Кстати, ты еще не справилась о моем здоровье.
— Я сказала, что не хотела… вас поранить — тем более убить. Так… вышло.
— К большому несчастью, — сказал князь. — Но в Монте-Карло отличные доктора, они вернули меня с того света, и теперь я в состоянии овладеть тобой, как собирался.
— Нет!
Салена вскочила на ноги.
Разум отказывался ей служить. Она бросилась через весь шатер к выходу и отдернула шелковый полог.
Снаружи стояли двое слуг в тюрбанах, огромных шароварах и в коротких куртках без рукавов.
У них были своеобразные черты лица, и Салена догадалась, что это берберы. От взгляда, который они на нее бросили, у нее кровь застыла в жилах.
Она с испуганным криком задернула полог и услышала смех князя.
— Видишь, моя маленькая голубка, убежать невозможно, — сказал он. — Так что остается лишь развлекаться. Что может быть лучше просторов пустыни и мужчины, который научит тебя любви!
— То, что вы предлагаете мне, — не любовь! — с. жаром сказала Салена. — Это порочно и дурно. Отпустите меня, и я обещаю вернуть вам деньги, которые вы заплатили моему отцу.
По выражению лица князя она поняла, что ее слова только его позабавили, и, повысив голос, добавила:
— Если попытаетесь удержать меня силой, клянусь: я опять попытаюсь убить вас!
— Чем? — насмешливо спросил князь.
Он широким жестом обвел мягкие стулья, низкие кофейные столики и великолепные ковры на полу.
Салена стиснула кулачки, понимая, что он над ней издевается и наслаждается ее испугом и беспомощностью.
— Как видишь, моя маленькая голубка, — сказал князь вкрадчивым голосом, который Салена всегда ненавидела, — клетка была тщательно подготовлена. Я знаю, что тебе очень жарко и, наверное, путешествие тебя утомило. Я разрешаю тебе вымыться и переодеться. Потом мы снова поговорим. Мне многое нужно тебе сказать.
Он хлопнул в ладоши, и с другой стороны шатра, за спиной князя, поднялся еще один полог, и появилась женщина.
С чувством облегчения от того, что может хоть на время избавиться от общества князя, Салена шагнула к ней, но на полпути ее остановил голос Петровского:
— Если ты попытаешься подкупить ее, — она глухонемая. Султан уверял меня, что это весьма помогает в определенных обстоятельствах
«Глухонемая!»
Салена с ужасом повторила про себя это слово. Ей стало еще страшнее, но деться было некуда, и она с трепетом прошла под полог, который придерживала глухонемая.
За ним оказался еще один крошечный шатер, который был соединен с большим, где остался князь.
Салена знала, что такими шатрами арабы пользуются, когда путешествуют по пустыне.
Они были легкими и ставились и убирались за считанные минуты.
Величина и пышность шатра служили показателем того положения, которое занимал в обществе его хозяин.
Пол шатра, в котором оказалась Салена, был покрыт великолепным ковром. В углу стояла кушетка с шелковыми подушками, а в центре — металлическая ванна, наполненная водой с запахом жасмина.
Глухонемая женщина ловко и быстро раздела Салену.
Лежа в прохладной воде, Салена отчаянно пыталась придумать план побега.
Но она не сомневалась, что слуги, одолженные князю султаном, не дадут ей сделать и шага.
Кроме того, что она не видела дороги, по которой они приехали, она не знала, в каком направлении находится Танжер, и не имела понятия, где можно спрятаться, даже если бы ей удалось выбраться из шатра.
«Я должна найти выход!» — твердила она себе.
Мысли ее вновь обратились к герцогу. Она молилась, чтобы он приехал за ней, хотя совершенно не представляла, как герцог мог это сделать.
Глухонемая принесла полотенце, но, когда Салена хотела одеться, своей одежды она не нашла.
Она попыталась знаками объяснить, что ей нужно, и в ответ глухонемая протянула ей несколько прозрачных кусков материи.
Развернув их, Салена с ужасом поняла, что это национальная одежда арабских женщин.
Через секунду до нее дошло, что именно этого хотел князь.
Князь хотел окончательно унизить ее, заставляя надеть этот экзотический, непристойный наряд.
Салена в отчаянии попыталась объяснить глухонемой, что хочет надеть свое платье, но ничего не добилась.
Ей оставался небольшой выбор: идти к князю, завернувшись в полотенце, или надеть то, что ей предлагали.
Стиснув зубы, Салена с помощью глухонемой женщины облачилась в мягкую полупрозрачную ткань, с ненавистью подумав, что так одеваются мусульманские женщины в гареме.
От мысли, что должно произойти дальше, она содрогнулась.
Кроме прозрачного платья, для нее были приготовлены вышитые бабуши — мягкие шлепанцы, — два восхитительных ожерелья, серьги, браслеты и головная повязка, с которой свисали жемчужные нити.
Когда Салена оделась, глухонемая принесла зеркало. Салена взглянула на себя, но увидела только потемневшие от страха глаза и дрожащие губы.
— Что я могу сделать? — спросила она у своего отражения. — Что я могу сделать?
Зеркало молчало.
Глухонемая откинула полог, и Салена, собрав все свое мужество, вошла в большой шатер, где ее ждал ненавистный князь.
Он по-прежнему полулежал на диване. На нем были широкие марокканские шаровары и рубаха с открытым воротом, в которой он выглядел таким же старым и грузным, как в ту ночь в Монте-Карло.
На столике перед ним стояли засахаренные фрукты. Этим блюдом марокканцы начинали и заканчивали любую трапезу.
Салена увидела, что он пьет вино, и, зная, что мусульманская вера запрещает это, с презрением подумала, что князь даже не дал себе труда уважать веру своего друга султана.