За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Круз cтр.№ 99

Мусульманские активисты осуждали признанный распад семейного порядка – и сексуальные девиации за его пределами – как незаконное новшество, наказуемое и по шариату, и по имперским законам. Они представляли проституцию как чуждое и доселе неизвестное социальное зло, пришедшее в мусульманские общины в эпоху нарастающего упадка. Хотя члены общин мечетей защищали своих имамов, сыновей и дочерей от государства, когда оно вторгалось в область исламского образования, самопровозглашенные хранители исламской морали призывали полицию употребить силу, чтобы не позволить мусульманкам торговать своим телом.

Мусульмане также обращались по вопросам морали в мировые суды. В конце 1888 или начале 1889 г. молодая женщина по фамилии Галиакбарова подала в казанский городской мировой суд иск против мусульманской горожанки Хисамуддиновой. Галиакбарова нанялась работать белошвейкой у Хисамуддиновой на квартире. Согласно описанию казуса в газете «Терджуман», однажды вечером истица пришла в эту квартиру работать и обнаружила, что ее посещают мужчины «с весьма беззастенчивыми манерами». И когда Хисамуддинова пригласила молодую женщину к «гостям», Галиакбарова поняла, что стала «жертвой гнустнаго обмана» и обратилась в суд за удовлетворением. «Терджуман» со своей стороны аплодировал решению молодой женщины и призывал «общество» помочь «честно устроиться бравой девушке Галиакбаровой» и исключить из своих рядов Хисамуддинову как «безнравственную и вредную женщину» ^[524].

Аналогично в 1889 г. тридцать два мусульманина из города Чистополя в Казанской губернии обратились к муфтию Мухамедьяру Султанову, а через него к губернатору, с просьбой пресечь деятельность мусульманских проституток в этом городе. Они апеллировали «как по шариату, так и по закону гражданскому», желая положить конец «такому мерзкому поведению среди мусульманок», и объясняли, что эти женщины не только торгуют собой в их городе, но и совращают других женщин из местной бедноты. Число проституток росло за счет тех, кто не мог заработать на жизнь, «так что без всякого стеснения с открытыми лицами и натяжения ходят и бродят по всем улицам, базарам и площадям» ^[525].

Но полицейские власти прохладно реагировали на эти жалобы. Офицеры, посланные расследовать дело, рапортовали, что до них не доходили сведения о мусульманках с непокрытым лицом на публике и что они не встречались с этим феноменом. Они знали только одну мусульманку-проститутку в селе Какмыш Мамадышского уезда и сообщали, что в Чистополе никогда не было больше четырех проституток. Кроме того, они отметили, что местные власти никогда не принимали мер против них. Офицер, занимавшийся этим делом, завершил свой рапорт на скептической ноте. Из бесед с местными мусульманами он сделал вывод, что внешность этих проституток не скандализировало тамошнее мусульманское сообщество. Инициатива протеста исходила от одного человека, Ахмета Абдулвахитова Каримова, о котором этот чиновник уже имел случай рапортовать своему начальству в августе предыдущего года. По его словам, Каримов написал прошение от своего имени, а от местных жителей добился, чтобы они его подписали.

* * *

В царствование благочестивого и консервативного Николая II (годы правления 1894–1917) полиция противодействовала контактам между мусульманами из разных частей империи и их общению с единоверцами в Бухаре, Каире, Дели и Стамбуле, видя в этом нити панисламистского заговора, которым дирижировали из османской столицы. Но эти связи все же укреплялись благодаря растущему числу паломничеств и контактов через периодическую печать. В то же время собственная политика режима парадоксальным образом содействовала сложению общей конфессиональной и политической идентичности среди разбросанных и разнообразных мусульманских общин. Подобно британцам в колониальной Индии, режим все чаще трактовал разнородные мусульманские народности и социальные группы как единую сущность со своими собственными партикулярными политическими интересами, определяемыми не национальностью и не этничностью, а религией ^[526].

Особенно важную роль в этом процессе сыграла первая всеобщая перепись населения империи в 1897 г. Переписчики воскресили слухи о государственной поддержке обращения в христианство и встретили в Казани сопротивление со стороны последователей Ваисова. Но перепись также дала возможность изобрести новый образ единого мусульманского коллектива в Российской империи. Конфессия была одной из главных категорий переписи наряду с родным языком, собственностью, профессией и образованием. В 1897 г. насчитали около 14 миллионов мусульман из 150 миллионов подданных царя; при этом власть признавала, что не посчитала многих мусульман, особенно женщин, поскольку в местных общинах переписчиков внутрь жилищ зачастую не пускали ^[527].

В начале ХХ в., когда Николай II столкнулся с повсеместной оппозицией и призывами к представительному правлению, мусульманские активисты по всей империи, ссылаясь на свой количественный вес, выявленный переписью 1897 г., стали требовать политического представительства по конфессиям пропорционально своей численности. Но мусульмане также ухватились за признания самих переписчиков, что те недоучли их единоверцев. Крестьяне, горожане, купцы, казаки и члены других социальных групп из Поволжья, с Урала, Кавказа, из степи, Сибири и Туркестана просили царя и его министров признать политические и гражданские права «двадцати миллионов мусульман» империи. Некоторые утверждали, что принадлежат к сообществу из тридцати или даже сорока миллионов ^[528].

После поражения России в Русско-японской войне 1904–1905 гг. и «Кровавого воскресенья» в январе 1905 г. в обществе распространилась политическая оппозиция самодержавию. Эта волна политизации затронула мусульман всей империи, и они вместе с другими царскими подданными стали требовать у Николая II фундаментальных политических перемен. Вместе с другими разрозненными группами оппозиции весной и летом 1905 г. они разделяли нечеткий консенсус вокруг центрального набора требований, включавшего призывы расширить гражданские права и учредить представительные институты. В ходе революционного кризиса 1905 г. они вместе со старообрядцами, армянами и другими требовали расширения веротерпимости. В указе от 26 февраля 1903 г. правительство декларировало намерения «укрепить неуклонное соблюдение властями, с делами веры соприкасающимися, заветов веротерпимости, начертанных в Основных Законах Империи Российской».