– Оружие! – прервал его чужой голос, раздавшийся, казалось, над самой головой.
Пальцы Паненки стиснулись на автомате, все трое замерли, оглядываясь по сторонам.
– У правительства Сикорского
[36] с вашим договор… – продолжал голос, в котором отчётливо слышался польский акцент.
– Отчего оружия у меня не прибавится! – резко ответил голос комиссара.
Из узкого и маленького, больше похожего на отдушину, окошка под крышей барака вился сизый дымок. Остро запахло махоркой.
– Чего ваше лондонское правительство вам оружия не шлёт? – проворчал дядька Йосип.
– Оно шлёт. Но мало… и далеко.
– А у меня всё близко! – буркнул комиссар. – До немцев дойти и взять. Давайте ваших людей, будем вместе ходить. Вон в отряде Макса
[37] у всех оружие.
– Мы бы хотели, чтобы польские формирования сохраняли самостоятельность. Чтобы поляки сами освобождали Польшу, – ответили ему.
– Не освободите вы никого, – устало бросил комиссар. – У вас ни государства, ни армии.
– У них в 1939-м и государство было, и армия была, а немцы всю территорию за месяц захватили! – насмешливо хмыкнул Йосип.
– Не всю немцы. – Голос старшего ксендза напоминал шипение разъярённой змеи. – Советы тоже поучаствовали.
– Я-то в ту пору ещё советским не был. В Луцке в тюряге сидел за членство в Коммунистической партии.
– Мы забрали Брест у немцев! – оборвал комиссар, и голос его был жёстким и шершавым, как наждак. – Все польские войска там к тому времени были немецкими пленными.
– Вы их тоже на свободу не отпустили! Кто в Сибири, кто расстрелян. Хотите теперь, чтоб мы вам сами сведения о наших людях дали?
– Вы хоть просто сведения давайте! По железнодорожным перевозкам: какие эшелоны, с чем, куда… Моя задача, чтоб отсюда на фронт к немцам не шла ни техника, ни люди, ни горючее. У них последний шанс на нас навалиться. Если сдюжим под Курском, тогда уж и с наших земель их погоним, и вашу Польшу освободим. Или вам мало, сколько у вас уже людей убили, ещё под немцем побыть охота?
– Тяжело это вам придётся. – Голос младшего ксендза звучал с насмешливой недоверчивостью. – Может, пане, вы после двух лет бойки с немцами и в Рейхстаг надеетесь войти?
– Поможете, вместе войдём. – Тон комиссара был невозмутим.
– У нас мало сведений по железной дороге, – проворчал старший ксендз. – Шуцманы все из местных.
– Значит, и с ними надо договариваться, – объявил комиссар.
Мгновение в бараке царило молчание, а потом раздался дружный тройной вопль:
– Нет!
И громче всех кричал… дядька Йосип.
– Это что же… – Голос его вдруг стал глухим, страшным, сиплым. – Договариваться с теми, кто мою Цилю… и сына с дочкой…
– И с ними, и с другими. Ради Победы, чтоб война закончилась…
– Да я! – взревел Йосип.
Сидящая под стеной барака Панянка вдруг закинула автомат на плечо… и решительно распахнула дверь:
– А не пойдёт ли пан с нами? Дуже потребуемо помощи, просто терпеть уже без пана невозможно!
– Без меня невозможно? – недоумённо откликнулся дядька. – Да что я такого могу…
– Иди, Йосип, – сочувственно, но в то же время настойчиво сказал комиссар. – Помоги, коли надо.
– Понятно. – Послышался скрежет ножек отодвинутого табурета, тяжёлые шаги, и дядька появился на пороге.
– Пойдёмте, панове! – позвала Панянка. – Не будем мешать.
– Зачем идти-то? – проворчал Йосип, следуя за ней. – Думаешь, я не понимаю, зачем ты меня вызвала? Чтоб я вам дипломатию не портил.
– А по мне, тут ни с кем договариваться нельзя! – вдруг зло пробурчал Стриж. – Слыхали, что эти ксендзы про советскую власть врут? Что в Сибирь ссылали! Да кого это наша власть…
– Мою маму, – коротко и бесстрастно обронила Панянка. – Ойтец был польским жолнежем… офицером… а мама… Мама тут жила. Ойтец не знаем где, а за мамой пришли. Отправили. В Казахстан. Нас… Меня тьотка… мамина сьостра… при себе оставила. Мы пытались маму искать: у ойтца в Советской России кузины были. Близнецы… В революции вашей участвовали, в Гражданской войне. Одну, говорят, бандиты какие-то убили… Или не бандиты? Не знаю. А второй мы много раз писали, но ответа не получили. Может, адрес не тот? Вы советские… вы знаете, где это – Казахстан? Как там? – Глаза её над краем платка вдруг блеснули слезами.
– Жарко. Говорят… – пробормотал Тихоня, неожиданно почувствовавший себя виноватым перед этой девчонкой. Хотя с чего бы? Если её родители – вражеский элемент…
– Если твои родители – вражеский элемент, чего ж ты нам помогаешь? – Стриж подозрительно прищурился.
– Потому что тьотку Агнешку немцы никуда не увозили. Убили тоже… не сразу. – Девчонка сказала это просто и буднично, точно как они со Стрижом говорили о разбомблённом эшелоне. И оставшейся там маме. – А ещё потому что Сталинград! И Ленинград! – И зашагала дальше меж сараями.
– Цилю бы мою тоже тогда… во вражеский элемент. Была б сейчас с детьми хоть в Сибири, хоть в Казахстане. Там немцев нет, – сказал Йосип, и даже у неукротимого Стрижа не нашлось слов, чтоб объяснить, почему он неправильно мыслит.
Панянка распахнула дверь очередного амбара.
– У нас в рацию kula trafiła… пуля попала… Оружие не даёте, специалиста пан комиссар обещал! – И она требовательно уставилась на дядьку.
– Обещал – берите! – согласился тот… и подтолкнул Тихоню вперёд. – А я покурю пока.
– Я думала… то вы, пане, а не… сhłopaczek… – растерялась Панянка.
– Сама ты… девочка, – буркнул Тихоня. Да кто она такая, чтоб его мальчишкой называть? – А я три года в радиокружке… – Он шагнул в амбар, стряхивая с плеча глухо звякнувший мешок. Тот самый, что не бросил даже в болоте. Комиссар сказал: нужно установить с поляками хорошие отношения, вот он и шёл – устанавливать. С инструментами, с деталями. – Ну и где ваша рация?
– Под землёй, – хмыкнула Панянка, отодвигая в сторону полую бочку и откидывая крышку подпола.