Еда на столе была простая, но сытная: каша из дробленой пшеницы, сдобренная маслом, темный ароматный хлеб. Намазанный сметаной он так и просился в рот, зелень лука и укропа пучками на доске, да крынка холодного молока, с ледника дополняли трапезу.
Василиса всегда ела мало – нагружать желудок и до и после тренировки не рекомендовалось, но тут заметила, что 'сестры' косятся на нее злорадно, а кухарка – с жалостью, видимо плохой аппетит здесь считался признаком нездоровья. Мысленно пожав плечами, умылась и вернулась к своему рукоделию.
Заметив внизу движение, сокол распахнул глаза: под дубом стоял старичок, в простой серой одежде, в мягкой войлочной шапке и что-то ласково соколу говорил. И от этих слов в маленькой головке птицы начиналось шевеление, словно иголки покалывали, убеждая расправить крылья и спуститься вниз, прямо на толстую кожаную рукавицу. Но сопротивляясь до последнего, сокол распахнул клюв и огласил округу резким, бьющим по ушам криком.
Наваждение тотчас рассеялось, и Финист удовлетворенно захлопал крыльями, разминаясь перед полетом. Под шум и хлопанье перьев по воздуху он не заметил, как одно серое с крапинками перо скользнуло вниз, и тут же словно подхваченное ветерком опустилось в глубину простой деревянной коробочки.
– Удачной охоты тебе, Финист!
Махнул рукавицей старик, и сокол пронзительно крича, сорвался в полет, разрезая воздух серповидными крыльями.
Глава 21
Яму для погреба дочищали, пока топилась баня. Стены, лишенные обшивки щерились выщербленными блоками, и мелкой серой крошкой раствора. На завтра печник собирался вместе с помощниками цементировать погреб и закладывать основания для печных столбов. Плотник заказал Петру пару кубометров планок – для обрешетки под раствор, а пока ждут машину – займется изготовлением рам, полов и дверей. Обсудив дневные дела и планы на завтра мужчины, принялись лихо охаживать друг друга распаренными березовыми веничками – и телу хорошо, и душе – радость!
* * *
Отец приехал вечером – заслышав знакомые бубенцы, старшие сестры встрепенулись и побежали открывать ворота. Во дворе встречать хозяина собралась вся семья: моложавая крутобокая кухарка, два длинных тощих юнца – работники и старик – конюх, приходившийся хозяину дальним родственником.
Василиса как дочь стояла в первом ряду у ворот, держала одну из створок. Вот застучали копыта по мощеному плахами двору, остановилась вспотевшая лошадка, спрыгнул с телеги отец. Обнял дочерей, велел работнику лошадь свести в стойло, обтереть, и кинуть чуток овса, а поить уже позже. Телега осталась тут же – под крышей, что ей сделается?
Дружной толпою пошли в дом, долгожданный хозяин лишь прихватил с собою увесистый тюк – с гостинцами. В кухне было темновато, и кухарка споро запалила пару лучин, воткнув их в расщепы светца, да принялась доставать из печи еще теплые пироги, горшок постных щей, гречневую кашу с грибами. Сев за стол хозяин хитро щурился на нетерпеливые взгляды дочерей и челяди на тюк. Пока он неспешно хлебал щи, девушки все лавки провертели от нетерпения, и только Василиса ела спокойно – кроме перышка ничего и не ждала. Наконец крестьянин положил ложку и потянулся к холщовому мешку:
– Ну дочери мои, получайте подарки, какие заказывали!
Старшая пискнув, приняла отрез ярко – красной с переливом ткани. Средняя замерев и расширив глаза, смотрела, как из тюка появляются красные же сапожки с блестящими медными подковками и такими же блестящими застежками. Василиса спокойно ждала своей череды, и дождалась – из-за пазухи вынул отец небольшую коробочку деревянную, без украшений и вычурной резьбы:
– Вот Василиса и твой подарочек, что заказывала – перышко Финиста– Ясна Сокола!
– Спасибо тебе, батюшка!
Поклонилась по примеру старших Василиса и села на место, наблюдать, как получают гостинцы остальные домочадцы. Кухарке достался яркий платок, юнцам – по красивому кушаку, а старик получил теплую шапку.
Довольные все еще долго сидели при светце – разглядывая подарки, попивая ягодный взвар и тихонько беседуя. Правда, сестрицы непрестанно прыскали в кулаки, поглядывая на скромную коробочку, пока отец на них не прикрикнул.
Еле дождалась Василиса конца посиделок, побежала в комнатку, которая располагалась на 'втором жилье' просторного дома и именовалась 'светлицей'. Обстановка была скромная – кровать из досок с набитым сеном мешком вместо матраса, да лоскутным одеялом, в стене маленькое оконце, такое, что человеку не пролезть, под ним сундук и столик с гребешком да парой лент. Замирая сердцем, вынула Василиса перышко из коробочки, бросила на пол и произнесла:
– Любезный Финист – Ясный Сокол! Явись ко мне жданный мой!
На миг Василисе заложило уши, потом за окном раздался резкий птичий крик – влетел в оконце сокол, ударился об пол и обернулся добрым молодцем.
Глава 22
После бани девчонки все распаренные, красные сидели на скамьях у стола, попивая компот, и обсуждали отсутствие Кощея и Василисы:
– Давно их нет, интересно, в какую сказку они попали? – меланхолично сказала Лилька, рассматривая простую 'икеевскую' кружечку в своей руке.
– Давно, вздохнула Настя, я уж тревожусь. Семен вон Машку из виду выпустить боится, и Ги с тебя глаз не спускает, а мы с Петром так и не поговорили.
– Угу, буркнула Лилька, делая глоток, значит вы следующие.
– Нее, спорим, сейчас Аленка опять пропадет? Смотри, они с Иваном утром рядышком сидели, а теперь разбежались.
– Просто он с ней в баню не пошел, нельзя сказал, вот она и обижается.
– Так мы все отдельными коллективами мылись, удивилась присоединившаяся к разговору Машка.
– Маш, беременной женщине хочется заботы и собственных правил, а Иван – священник, и обеты тоже преступать не должен, вот и мучаются…
– Дела…
Вздохнула Машка.
– Давайте, что ли ужинать?
– Давайте, только потеряшкам нашим тоже нальем и уберем в духовку, вдруг появятся.
Глава 23
Константин потянулся, и вдохнул аромат сухого сена смешанный с теплым утренним запахом прикорнувшей у него под боком девушки. Вглядываясь в личико спящей рядом жены, Костя с удивлением понял, что уже давно он не просыпался вот так – рядом с любимой женщиной.
Последний год ему пришлось работать особенно много – взятая ипотека вытягивала силы. Всевозможные подработки и дополнительные дежурства приводили к тому, что вечером он падал как подкошенный в их общую кровать и не помышлял о нежности.
Утром они оба в суматошном полумраке собирались, пили кофе и убегали каждый на свою работу. Днем он не думал ни о чем кроме работы, а в редкие минуты затишья просто расслабившись, дремал. Нет, он еще помнил свой восторг от первой встречи – глубину голубых глаз, тонкую кожу горла, подрагивающую от волнения, и нежные пальчики в его руке, трепетные, прохладные. Но в каждодневной суете эта сказка ушла, растворилась в серых домах и длинных пробках, в запахе сырости и сигарет.