Он посмотрел на нее:
– Ты видела компьютер или телефон?
– Ничего…
– Пойди посмотри в гостиной.
Шарко оглядел кровать, подошел к окну, выходящему на забитую окружную дорогу. Убожество, безнадега… Конечно же, Ангел обосновался в этой крысиной норе, чтобы ни на секунду не забывать о своей цели. Думать о ней днем и ночью. Выстраивать планы с точностью архитектора, валяясь на этом истертом паласе. Часами напролет анализировать каждый сигнал осциллографа, отшлифовывая мельчайшие детали плана.
Он подошел к голой стене у изголовья кровати и провел пальцами по поверхности белой краски. Куча дырочек, заусенцы и утолщения на штукатурке… Смирившись, он направился к Люси в гостиную. Та рылась в ящиках единственного шкафа.
– Ты ничего не найдешь, – заявил он. – На одной стене следы кнопок. Все тщательно снято. Мы не узнаем, где он держит Флоранс и Бертрана, потому что он был достаточно осторожен, чтобы избавиться от любой мелочи, способной нам помочь…
В задумчивости он оперся о диван и смахнул каплю пота, проступившую на лбу:
– Тухлая жижа должна была протечь на потолок нижней квартиры. Почему же он, такой осторожный, не подстелил пластик под тушу? Ты же сама почувствовала запах в коридоре: сосед рано или поздно позвонил бы нам.
Он поискал глазами радиатор, подошел и приложил руку:
– Обжигает.
– Словно для того, чтобы ускорить разложение…
– Да. Он хотел, чтобы мы в конце концов здесь появились, даже если бы не добрались сюда в ходе расследования. И чтобы нашли кардиостимулятор.
Он протянул руку. Люси дала ему аппарат, завернутый в бумажный носовой платок. «Секрет Luca = > ЛП/8/9/14/ С3». Это могло означать что угодно.
– Игра продолжается, – объявил он. – Но на этот раз мы оказались не на высоте и прибыли слишком поздно. Нам не перейти на следующий этап до истечения ультиматума…
В несколько секунд Шарко почувствовал, как силы его покидают. Если уж костяк копа начал трескаться…
– Он уже много дней не приходил сюда и больше не придет. Он затаился. Он может находиться за пятьсот километров отсюда, в подвале снятой хибары или на заброшенном складе. Все кончено, Люси.
Огонь в глубине его глаз потух. Он объявил ожидающей в коридоре бригаде ББР, что они могут быть свободны. Позвонил Жеко, чтобы узнать, что происходит. Шарко изложил ему результаты операции и выслушал, как тот раздает приказы. Да, бригада экспертов сейчас прибудет. Да, они сами возвращаются в оперативный штаб, потому что министр внутренних дел и глава судебной полиции желали быть на прямой связи с ними в момент, когда обратный отсчет остановится, то есть через час… Да… Да… Как скажете, шеф…
Измотанный и опустошенный, он нажал отбой. Теперь он даже не чувствовал больше вонь от туши, и ничто уже не имело значения, кроме нескольких квадратных сантиметров экрана мобильника, который он сжимал в руках. Шарко присел на край дивана и зашел на сайт Ангела.
«Через 23 часа 59 минут 48 секунд решать будете вы».
1 850 429 подключений.
Среди них, конечно, жена Бертрана Лесажа. И даже, возможно, Летиция Шапелье, если ей разрешили смотреть. Весь персонал Бастиона будет в режиме реального времени наблюдать за анонсированной трагедией. Медсестры в больницах. Водители, застрявшие в пробках. Молодняк, тайком, забившись в свои комнаты, вопреки запрету родителей. Все хотят быть в курсе, и Шарко был уверен, что телевизионные каналы подключились к сайту с небольшой отсрочкой во времени. Чтобы успеть прервать передачу в случае чего. Привлечь внимание зрителей, что может быть важнее…
Вместе со своими людьми, Люси, Одри, Николя, Паскалем, он совершил невозможное, но сейчас Шарко был безоружен. Ему больше нечего делать, кроме как побыстрее вернуться в Управление и ждать конца срока ультиматума. Будущее Флоранс и Бертрана больше им не принадлежит. Да никогда и не принадлежало.
Когда обратный отсчет закончился, на веб-странице появились две кнопки.
Одна – под цилиндром Флоранс, другая – под цилиндром Бертрана.
На каждой было написано: «Кликни, чтобы спасти меня».
31
Жажда или удушье… Жажда или удушье…
Как и любой другой, Флоранс по-идиотски пыталась представить себе самый страшный способ умереть. Повешение, а еще хуже утопление занимали первые места в ее похоронной классификации. Не то чтобы четвертование или потрошение представлялись ей неплохим развлечением, но ничто не могло превзойти ужас последних мгновений утопающего, той конечной секунды, когда инстинкт выживания заставляет вдыхать воду и чувствовать, как каждая альвеола легких наполняется жидкостью.
В своих мрачных размышлениях она думала об утоплении, но никогда – о жажде. Ни разу не представила себе смерти от обезвоживания. А ведь очевидно, что она худшая из всех, самая продолжительная, самая извращенная. Жажда – это постоянный аварийный сигнал, огненная волна, сжигающая трахею; от нее пухнет язык, а каждый вдох превращается в неописуемую пытку. У нее нет ни начала, ни конца, она не видна. Она в вас, впилась в ваши клетки, чтобы высосать и из них запасы влаги. Так жажда сжигает вас изнутри.
Значит, в свои двадцать семь лет она умрет от жажды в стране, где вода в изобилии. Сколько времени еще пройдет до того, как ее не станет? Какими будут ее последние часы? Может, под конец она заснет и не проснется? Или будет задыхаться с элегантностью выброшенной на берег рыбы, пока сердце не остановится?
Флоранс не могла думать ни о чем другом. Она видела воду повсюду, плавала в тропическом бассейне, слышала поцелуи волн, влажное дыхание грозы и по-дурацки вздрагивала от ощущения ударов капель дождя по коже. Она вспоминала, как бегала по берегу вздувшейся Сены. Вода, вода. Всякий раз, когда она поднимала напитанные солью веки, когда отрывалась от своих видений, взгляд, как свинец, падал на маленькую пластиковую бутылку, стоящую между ее скрюченными ногами.
– Кажется, ее можно пить.
Она говорила сама с собой и не ожидала ответа уже давно – сколько? Часы? Дни? А сейчас день или ночь? – Бертран больше не подавал голоса. Свернувшись калачиком, он смотрел на нее глазами высохшей форели. Его губы облупились, кожа на руках с невероятной быстротой сморщилась. Он продолжал, насколько позволяли силы, вырывать нитки из ткани своего комбинезона, уже усеянного дырами, скатывать их в клубочки, а потом щелчком отбрасывать в сторону. Он был в заточении на день дольше и служил для нее предвестием того, что ее ждет. Ее двойником во времени.
– Я видела такое во время поездки в Гвиану. Знаешь, такие туры, когда тебя оставляют в джунглях и ты должен сам выбраться при помощи карты и компаса? Один из участников пил мочу каждое утро. И так, знаешь, спокойно, словно лимонный сок. И не умер от этого, ну, я так думаю. Знаешь, сколько в моче воды? Очень много воды.