Кадиш посмотрел направо, налево – может, тут кто-то еще, кроме Рафы? Он пересекал улицу наискосок – так, словно шел по воде, по льду или по широкому полю. Парень был явно погружен в себя. Как можно не заметить, подумал Кадиш, что прямо на тебя направляется человек?
Сейчас Кадиш не крался, шел быстро – собираясь стирать имена на кладбище, он вел себя куда осмотрительнее. Тем не менее Рафу он застал врасплох. Эти парни готовы без устали болтать об энергии, об аурах – казалось бы, кому, как не Рафе, почувствовать, что на него направлены отрицательные и очень недобрые вибрации. Но он заметил Кадиша, лишь когда столкнулся с ним.
Кадиш врезался Рафе в торс, отвернув голову, ударил его могучим плечом. Вложив в удар весь свой вес, отшвырнул парня к кирпичной стене и, насколько хватало роста, прижал к ней лицом.
– Пато Познаня знаешь, ты его друг?
– Нет, – пробурчал Рафа – он только что не поцеловал стену, так Кадиш его припечатал.
Кадиш нагнал на парня страх, но после стольких часов безнадеги оно и неплохо. Собственно, это была первая возможность сорвать на ком-то злость. Наверное, поэтому Кадиш был груб, поэтому прижал Рафу так, что даже услышал, как тот проехался лицом по стене.
– Ты не знаешь его, – сказал Кадиш. – Зато я знаю тебя. – Он чувствовал, как у парня бьется пульс. Его кадык под рукой Кадиша ходил ходуном. Держать парня было трудно: от испуга он вспотел. – Я, – сказал Кадиш, – отец Пато. – И слегка ослабил хватку.
– Вы точно его отец? – спросил Рафа. – Если вы и правда его отец, задайте-ка вопрос еще раз.
Кадиш отпустил парня, тот сполз вниз и выпрямился, только оказавшись лицом к лицу с Кадишем. Осторожно пощупав подбородок, Рафа спросил:
– Это точно вы?
– Тут темно, – сказал Кадиш.
– Достаточно светло, чтобы увидеть – на Познаня вы не похожи. Хотя голос похож, – признал Рафа. И уставился на нос Кадиша. – Пато говорил, что вы решили себя подкорнать, типа стерилизовать и кастрировать.
Кадиш не стал с ним пререкаться. Он схватил Рафу за воротник джинсовой куртки, потащил через улицу и впихнул на заднее сиденье машины.
– А вы не могли бы кое-что прояснить? – спросил Рафа. – Ведь в наши дни затаскивать людей в машины – дело тонкое. Если вы – полицейский с голосом как у отца Пато и собираетесь меня убить, мне бы лучше узнать это прямо сейчас, а то, неровен час, помру на хрен прямо у вас на заднем сиденье от инфаркта. Вон рука уже немеет.
– Я – его отец, – сказал Кадиш. – Самый настоящий. Но убить тебя все равно могу. А его мама, которую ты тоже знаешь, если что, мне в этом поможет.
Лилиан повернулась и кивнула. Тут парень – он и вовсе перепугался – прижал руку к груди.
– Боже правый, – сказал он. Посмотрел на Кадиша. Неужели эти двое – родители Пато?
Лилиан попыталась приветливо улыбнуться, но ее повязка поехала вверх, прикрыв припухшие глаза. Рафа решил, что она скривилась. Что-то капнуло.
Лилиан включила свет.
– Ты и сам не бог весть как выглядишь, – сказала она.
Рафа подался вперед, посмотрел в зеркальце – щека его была расцарапана. Капли крови стекали двумя аккуратными ручейками. Рафа стер кровь.
– Хотим спросить тебя о Пато, – сказал Кадиш.
– Могли бы позвонить.
– Мы звонили, – вступила Лилиан. – Только ты не перезвонил.
– Твоя мать в отчаянии, – добавил Кадиш.
– Вы разговаривали с мамой?
– Мы были у вас. Искали лучших друзей нашего сына, а они взяли и сбежали.
– Ничего нового я сказать не могу. Ничего после того, как Пато позвонил из тюрьмы.
– Когда? – спросила Лилиан.
– Это было раньше, – пояснил Рафа. – После концерта и после выходных, но до того, как его забрали снова. Он сказал мне, что вы приедете за ним в участок. А с нами он хотел встретиться позже, но так и не появился. Мы звонили вам домой, никто не взял трубку. И вечером заехали за ним сами, но ваш придурок-сосед не открыл нам дверь.
– Видишь? – прервала его Лилиан. – Дверь была заперта!
– Вижу, что этот болван Качо не сказал нам, что кто-то приходил.
– Ну мы и вернулись ко мне домой – решить, что делать. Потом позвонили вы – и что нам оставалось? Мы боялись за нашего друга и сейчас боимся. Но ничем помочь ему мы не могли. Вот и убежали.
– Не очень далеко и не очень успешно, – сказал Кадиш. – Мы нашли вас без особого труда. Тоже мне беглец. Тебя хватило всего на один день.
– У меня укрытие надежное. Я вышел в настольный футбол поиграть да купить бутылочку коки. – Рафа посмотрел в зеркало заднего вида, моргнул. – Знай я, где Пато, я бы вас туда отвез. Я за вашего сына жизнь готов отдать.
– А что, мы б на такой обмен и пошли, да только он не от нас зависит.
Кадиш посмотрел на Рафу в зеркало, протянул ему сигарету и сам закурил.
Флавия сидела на ковре посреди комнаты. Она откинула волосы со лба, заправила их за ухо, колени прижала к груди, скромную крестьянскую юбку раскинула по полу. Прежде она всегда была приветлива с Лилиан. Но не сейчас. Сейчас она была явно испугана.
Краска на стенах квартиры облупилась, из мебели – только две садовые скамейки друг напротив друга в центре комнаты. К ножке одной прилип пучок травы. Было ясно, что тут давно никто не жил.
Лилиан и Кадиш сидели рядышком, прижавшись друг к другу. Рафа растянулся на скамейке напротив, ногу закинул на спинку.
Флавия поднялась и вышла на кухню – выключить воду. Вернулась с чайником, поставила его на выжженный круг на ковре, где акриловое волокно расплавилось. Потом снова села, раскинув юбку. Передала чашку с мате Лилиан, шлепнула Рафу, призывая его сесть.
– Пато что-то натворил, – сказал Кадиш. – Как и вы. Не знаю, что и где, но какое-то правило вы с друзьями нарушили.
– Ничего Пато не натворил, – отрезал Рафа. – Как и мы.
– Должна же быть какая-то причина, – сказал Кадиш.
– Причина – никакой причины.
– Может, какую-то все-таки подскажешь? – сказала Лилиан.
– Похоже, Пато забрали, потому что забрать его им было проще всего: он стоял в очереди последним, за ним выстроилась следующая группа. Так оно и распространяется, как вирус. Не тот человек на тебя чихнул – и пожалуйста.
– Чушь, – сказала Лилиан.
– Что за бред, – добавил Кадиш.
Рафа забрал чашку с мате у Лилиан. Он пил, и его зубы стучали о трубочку.
– Вы и правда хотите знать, что мы натворили?
– Да, – подтвердила Лилиан.
– В смутные времена мы с Пато и Флавией обсуждали правительство – опасались, как бы оно в своей паранойе в один прекрасный день не взялось нас преследовать за эти наши страхи. Мы всё рассуждали про заговор, но заговорщиками не стали – такой возможности нас лишили. И самое большое наше преступление – страх, что нас загребут.