Так оно и было, и в небе гремело эхо орудий, непрерывный рев поверх отдельных выстрелов.
«Мускат», как и большинство голландских двадцатипушечников, нес все орудия на одной палубе. Стрелял он против ветра, так что дым сразу уносило. С квартердека легко можно было рассмотреть полет тридцатидвухфунтовых ядер. Стрелял шлюп очень быстро, как минимум в два раза быстрее француза. Расчеты прекрасно работали вместе, боеприпасы подавались из погребов с постоянством часового механизма. Но при большом возвышении стволов падала точность, а при низком, даже при верном прицеле, получались недолеты. Фрегат стрелял медленно (по любым стандартам), частично потому, что вел огонь в подветренную сторону и клубы дыма загораживали обзор, но даже с трех четвертей мили огонь был пугающе точным. Более того, хотя французы явно берегли порох, не теряя ни одного выстрела впустую, они точно не были ограничены четырьмя бочонками, ничего подобного.
— Выкатить ретирадные орудия, — скомандовал Джек. — Мистер Филдинг, поворот через фордевинд.
«Мускат» повернул, лег на курс фордевинд, затем опять на правый галс и направился прочь тем же путем, каким и пришел. Во время поворота ретирадные орудия успели сделать по три выстрела, два из них точно попали в цель. Но «Корнели» ответила двумя бортовыми залпами. Первый едва не снес мачты, если бы не круто переложенный вовремя руль. Второй лег с недолетом.
«Стреляли бы они так же быстро, как и метко, — подумал Джек, — мы бы застряли как в петле, не имея ножа, чтобы ее разрезать». Эту мысль он первому лейтенанту не озвучил, а вместо этого заметил:
— Им трудно поднять якорь.
Даже без подзорной трубы можно было разглядеть, что неполной команде «Корнели» чертовски плохо приходится у якорного шпиля. А в подзорную трубу можно было разглядеть красные от натуги лица матросов, кое–где всего лишь по трое на вымбовку, пытающихся заставить шпиль вращаться. Потом они переключались на другой канат, выбирая слабину на нем, травили первый и так снова и снова — лишь бы не оставить якорь и канаты в тысячах миль от возможной замены.
— С баркасом им повезло не больше, — обратил внимание Филдинг. Джек повернулся: на маленьком рифе едва ли в четверти мили от берега, с отливом плотно сел на мель массивный баркас. По пене с обеих сторон было ясно, что, спеша присоединиться к команде корабля, шлюпочный старшина кратчайшим путем повел баркас в узкий проход сквозь кораллы и ошибся в ветре, осадке или сносе, если не во всех трех сразу. С искренним удовольствием Джек увидел, что активный офицер в ялике, командующий спешными попытками разгрузить бочки и вернуть шлюпке плавучесть — Пьеро Дюмениль, тот самый приятный молодой человек, теперь пребывающий в яростном гневе.
— На некоторое время это их займет. Но ненадолго, надеюсь, — посмотрел Джек на солнце. — У нас нет кучи времени. Что там, мистер Уокер?
— Фут воды в трюме, если угодно, сэр, — доложил плотник. — Но я с помощниками воткнул в дыры три надежных затычки, у нас всего три пробоины по ватерлинии или ниже ее. Зато катеру и рангоуту по обоим бортам жестоко досталось, и вашу кормовую галерею по левому борту почти снесло.
Джек также выслушал доклад боцмана, в котором его ничего не удивило — он и сам мог видеть порванный такелаж и поврежденные паруса со всех сторон. Потом он обратился к Филдингу:
— Давайте ляжем в дрейф на фарватере с люлькой за бортом, будто бы рискуем затонуть. Полдюжины матросов устроят убедительное представление, пока остальные вяжут и сплеснивают снасти. Воду откачаем, но с противоположного борта. Мистер Конвей, пожалуйста, узнайте у доктора, будет ли уместно мне спуститься в лазарет. Мистер Адамс, вы делали записи?
— Что ж, сэр, — ответил Адамс. — Я едва ли знал, что делать. Поскольку боевую тревогу не били, то официально мы не в бою, так что я делал что–то вроде неофициальных заметок. И поскольку наши матросы погибли не в официальном бою, я посоветовал парусному мастеру зашить их в койки, а не избавиться от них как обычно. Надеюсь, я правильно поступил, сэр.
— Вполне правильно, мистер Адамс.
Вниз, в орлоп. Пока Джек его достиг, глаза его вполне приспособились к сумраку между палуб, чтобы разглядеть в свете подвесной лампы ярко–красные от крови руки Стивена:
— Как сильно мы пострадали?
— Трое с осколочными ранениями умерли от кровопотери, как только их спустили вниз или раньше, — сообщил Стивен. — Помимо этого, у меня здесь шестеро, у которых очень хорошие перспективы: сломанная рука и несколько контузий, не больше. Что до убитых, ты знаешь лучше меня.
— Мне жаль это говорить, но штурман, юный Миллер, Грей — хороший парень у штурвала, еще двое на форкастеле… Их всех срезало одним продольным ядром.
Он сел между Харпером и Семплом, одним из гребцов капитанской шлюпки (оба с осколочными ранениями) и рассказал им о ходе событий:
— Они могли наносить нам очень серьезные повреждения, а мы едва попадали по ним…
— Наш «Торопыжка» попал ей в корпус дважды, прямо за водорезом, — за
явил Харпер, не в себе от потери крови. — Собственными глазами видел, как они летели в цель. Как мы вопили!
— Уверен, что попали. Но теперь нам нужно их выманить, в конце пролива лечь в ожидании в дрейф и вступить в бой на ближней дистанции. Якорь у них застрял, а баркас сел на мель, но рискну предположить, что все придет в порядок через час, а один час мы подождать можем.
Глава шестая
Капитану Обри не пришлось ждать долго. Через сорок семь минут противник освободился сам и высвободил баркас, установил его на рострах как подобает и начал преследовать «Мускат». Когда от Нил Десперандума через пролив они вышли в открытое море и установился ритм продолжительной погони, которая приведет их к проливу Салибабу, стало ясно, что француз не собирается захватывать добычу, сближаться с «Мускатом» и брать его на абордаж. Фрегат уже получил парочку тридцатидвухфунтовых ядер в борт и не хотел больше. «Француз» хотел боя на дальних дистанциях и всякий раз отказался приблизиться, когда Джек давал такую возможность, его капитан планировал замедлить противника, повредив ему паруса и такелаж, а потом, развернувшись, расстрелять продольными бортовыми залпами с полумили или более.
Стало очевидно, что Джек переоценил возможности «Корнели». Он и подумать не мог, что фрегат в хорошем состоянии и с чистым днищем будет делать меньше восьми–девяти узлов под таким стабильным зюйд–вестовым муссоном в бакштаг, пусть даже ветер слегка и ослаб за день. Но Обри ошибся. С ее набором убогих истончившихся и залатанных парусов «Корнели» не могла набрать больше семи с половиной узлов. Так что «Мускату» даже с буксируемым тяжелым плавучим якорем лишь кое–как удавалось убедительно изображать бегство на предельной скорости в попытке спастись. И все же, благодаря чуть менее чем нужно выбранным шкотам, грубому управлению (Бонден в этом деле был мастак и за штурвалом мог показать кое–какие фокусы) и неверной обрасопке реев у них это получалось. Так они и мчались на восток, с крайним упорством обстреливая друг друга практически на предельной дальности погонных и ретирадных орудий.