Что касается обещания помочь Джеку с назначением на тяжелый фрегат на североамериканской станции, а Пуллингсу — с получением корабля под командование, в качестве благодарности за рассрочку в оплате долга, Стивен был не столь наивен, чтобы рассматривать их как всецело связывающие обязательства, но тем не менее, это всё же было лучше, чем ничего.
Может, наивность и не принадлежала к числу заметных черт характера Стивена, однако в какой-то мере она все же присутствовала, и потому он никогда и в мыслях не держал, что Рэй — французский агент. Надо признать, что даже сэр Джозеф, гораздо менее доверчивый, не одобрял в Рэе лишь профессиональную непригодность, неопытность и недостаток осторожности. Несмотря на острый ум и проницательность Рэя, ни Стивен, ни сэр Джозеф не представляли, что французская разведка завербует этого расточительного игрока, болтливого и ненадёжного светского человека.
Ни один из них не предположил, что Рэй и его более умный и сильный, но менее яркий приятель Ледворд, столь же страстный поклонник Бонапарта, на самом деле принадлежали к тайному обществу в Уайтхолле, намеревавшемуся дискредитировать сэра Джозефа и его союзников и устранить его, освободив место для ничтожества Барроу, которым легко можно было бы манипулировать, даже если бы он вернулся на действительную службу. Если бы тайное общество достигло своей цели, Рэй и Ледворд получили бы доступ к весьма любопытному органу во властных структурах, парящему в вышине, почти призрачному, известному просто как «Комитет», имевшему доступ к деятельности всех разведслужб Британии и её союзников на самом высшем уровне.
И в довершение всего, за время их недолгого знакомства Стивен не догадался, какой Рэй на самом деле злобный и мстительный. Он ненавидел Джека Обри из-за той давней ссоры и вредил ему в адмиралтействе, как только мог.
Он не испытывал ненависти к Стивену, за исключением того, что тот являлся другом Джека и агентом, погубившим множество французских коллег Рэя, и если бы ему подвернулся случай, он, конечно, сдал бы Стивена вражеской стороне.
— Я буду рад снова с ним повидаться, — сказал Стивен. — Кроме всего прочего, он ещё должен мне огромную кучу денег.
— Кто? — спросил Джек спустя несколько минут, а между его репликой и замечанием Стивена поместился фунтовый пудинг с говядиной и почками. Под солнцем тропиков пудинг подавлял способность мыслить куда сильнее, чем южнее мыса Горн.
— Рэй, — сказал Стивен.
В этот момент с «Сюрприза» окликнули приближающуюся шлюпку. В потоке последующих невнятных криков отчётливо послышалось слово «письмо».
— Киллик, — сказал Джек, — бегом на палубу, узнай, не прибыла ли почта.
Оба застыли в ожидании, с вилками на весу. Стивен беспокоился о том, какой эффект произвело на Диану его первое письмо, а также и те, что он посылал ей из Бразилии и Южной Атлантики. А Джек жаждал узнать, что скажет Софи о визите Сэмюэля — его это весьма тревожило.
— Нет, сэр, — доложил вернувшийся Киллик. — Только одно письмо, мистеру Моуэту от капитана Пуллингса. Швед сказал, что их корабль недалеко, они держались здесь полсклянки и решили нас поприветствовать, а капитан Пуллингс накатал это письмо мистеру Моуэту. И швед говорит, что как отвезёт американцев, на обратном пути зайдёт в Англию, и если у нас есть почта, он очень рад будет её передать.
— Стоит ли вообще писать? — спросил Стивен.
— Сомневаюсь, — ответил Джек, чьё многостраничное письмо Софи, длинное, как книга, внезапно оборвалось в тот день, когда появился Сэм. — Мы чуть дальше чем в тысяче лиг от дома, и, скорее всего, попадём туда первыми — ты же знаешь, этот шведский корабль — всего лишь кэт с высокой кормой. Не скажу, что так уж с нетерпением жду этого, — пробормотал он себе под нос, а громче добавил: — Киллик, спроси мистера Моуэта, не желает ли он выпить с нами кофе.
Первый лейтенант появился одновременно с ароматным кофе. Его довольное лицо сияло, освещая каюту. Это и в обычный день было славное, открытое юное лицо, на которое приятно смотреть, но сейчас оно прямо-таки излучало восторг, и Джек со Стивеном улыбнулись, несмотря на мрачное настроение.
— Что такое, Джеймс Моуэт, — спросил Стивен, — в чём дело, дружище?
— Мои стихи опубликуют, сэр. Напечатают в книге, — рассмеялся довольный Моуэт.
— О, поздравляю, рад от души, — сказал Джек, пожимая его руку. — Киллик, Киллик, сюда. Тащи бутылку хорошего нантского.
— А я чё делаю, по-вашему? — проворчал Киллик, но не особенно громко — он, конечно, всё слышал, и хотя морским офицерам не часто случалось издавать томик стихов, он понимал, как следует отметить такое событие.
Рукопись, судя по всему, поручили старине Тому Пуллингсу. И дорогой старина Том Пуллингс нашел превосходного издателя, который оказался славным парнем и собирался опубликовать рукопись первого июня, в день Славного первого июня. Этот благородный и великой души человек очень любил поэзию и военно-морской флот. Поэтому он сделал удивительно щедрое предложение, которое заключалось в том, что Моуэту нужно только оплатить все расходы на печать, бумагу, рекламу и небольшой сбор за публикацию, и при этом половина прибыли достанется ему!
Он также привел в сравнение издательский дом Маррея, куда менее известный. Маррей продал пять изданий Байрона за девять месяцев. После чего Том сразу же ухватился за это предложение. Издатель счел, что книгу, можно набрать пикой и издать в весьма изящном формате четверть короны. Конечно, издатель получит все права, в том числе на публикацию последующих работ на тех же условиях.
— А что это — «пика»? — спросил Джек.
— Бог его знает, сэр, — ответил Моуэт, радостно смеясь. — Надо спросить у мистера Мартина. Ему всё известно про книги.
— Давайте его пригласим, пусть разделит нашу радость и расскажет о технической стороне книгоиздания.
Когда Мартин был священником без прихода, он провёл несколько скудных, беспокойных и чрезвычайно тяжёлых лет среди книготорговцев в качестве переводчика, составителя книг и даже корректора. Он немало знал об этом ремесле и сразу же понял, что издатель Моуэта обладал несколько более ярко выраженным сходством с Варравой, чем большинство окружающих.
Однако спустя всего секунду серьёзных раздумий, он присоединился ко всеобщим поздравлениям, а потом рассказал, не без некоторого самодовольства (настрадавшись от булиней и прочих топенантов), что пика — это шрифт, шесть знаков на дюйм, который используется во всех книгах — форматом в лист, четверть, восьмую часть листа, шестнадцатую или ещё меньше. Размеры образуются сворачиванием оригинального листа вдвое, в четыре раза, в восемь и так далее, при этом листы получают оригинальные наименования — колпак, корона, четверть короны, почтовая, деми, и много других. Потом он рассказал им об ужасных трудностях книготорговли, о непостижимой тайне, почему одни книги продаются, а другие нет, и какую роль играют во всём этом критики-рецензенты, которых он описал как помесь буквоедов, бандитов и старых пьяниц, хитрых и продажных.