Гавань измены - читать онлайн книгу. Автор: Патрик О'Брайан cтр.№ 3

— Где, где он это заполучил? — вскричал Холден, оборачиваясь к остальным, как будто пока челенк сиял и крутился, обращаться к капитану Обри было запрещено.

— А разве Холден не знает? Конечно, от Верховного Властителя, турецкого султана, за победу над мятежным «Торгудом» и его консортом. Где вообще Холдена носило, если он не слышал о сражении между «Сюрпризом» и «Торгудом», самой дельной схватке этого года?

— Я, конечно, слышал о «Торгуде», — отвечал Холден, — на нем имелись весьма тяжелые пушки и капитан — кровожадная скотина по имени Мустафа-бей. Расскажи, Джек, как ты с ним управился?

— Ну, мы только вошли в пролив Корфу, видишь ли, легкий брамсельный ветерок дул с зюйд-оста, — сказал Джек, — а корабли располагались вот так...

А в тихой и навевающей философское настроение беседке доктор Мэтьюрин, сидя скрестив ноги и с расстегнутыми у колен бриджами, почувствовал, как что-то ползет по его икре, насекомое или нечто похожее. Инстинктивно он поднял руку, но годы занятия натурфилософией, жажда узнать, что это за существо, и нежелание убивать медоносную пчелу или безобидного мотылька, присевшего отдохнуть, удержали его от удара.

Он часто расплачивался за полученные знания в прошлом, поплатился за них и теперь. Он едва успел опознать огромного пятнистого мальтийского слепня, прежде чем тот проколол его кожу хоботком. Мэтьюрин ударил, размазав насекомое, и сидел, глядя как кровь растекается по белому шелковому чулку, его губы беззвучно дергались от ярости.

— Вы говорили, что бросили курить, — продолжил Грэхэм, — но не должны ли мы рассматривать решение не курить, как еще большее лишение свободы? Как лишение права выбора, которое и является самой сутью свободы? Разве не следует человеку мудрому самому решать, курить или не курить в зависимости от конкретной ситуации? Мы — животные социальные, но благодаря этому несвоевременному аскетизму, ведущему к угрюмости, можем позабыть свои общественные обязательства и таким образом ослабить узы общества.

— Я уверен, что понял, о чем вы столь любезно хотели сказать, — ответил Мэтьюрин. — Тем не менее, позвольте мне заметить вот что: меня удивляет... удивляет, что такой человек как вы, верит в простую и единственную причину для столь сложного последствия, как состояние души. Мыслимо ли, что простой отказ от табака может заставить меня быть вспыльчивым? Нет-нет. В психологии, как и в истории, нужно искать множественность причин. Я выкурю эту маленькую сигару, точнее её часть, из уважения к вам, но вы увидите, что разница, если она вообще существует, крайне невелика. В действительности, источники нашего настроения весьма неопределенны, и иногда я удивляюсь, что же я черпаю из них: идеи и точки зрения предстают перед мысленным взором уже полностью оформленными.

Так все и обстояло. Отсутствие солнечника и желание покурить были недостаточными причинами, чтобы объяснить плохое настроение Мэтьюрина, длившееся уже несколько дней и удивлявшее его после каждого пробуждения.

Пока он обдумывал эту мысль, ему пришло в голову, что, по крайней мере, одной из многих причин является сексуальное воздержание, а недавно его любовные пристрастия получили встряску.

«Если быка всего лишать, он вырастет злобным, — подумал он, глубоко затягиваясь благословенным дымом, но это неполное объяснение, это уж точно». Стивен вышел на солнце, с подветренной стороны от беседки, чтобы дым не несло на профессора Грэхэма. Стоя там и моргая от яркого света, он обдумывал эту мысль.

Теперь его стало видно с Аптекарской башни — высокого, мрачного сооружения с нелепыми часами на фронтоне. Венчала башню мрачная и голая комната, которой не пользовались со времен рыцарей: пол покрывала серая мягкая пыль и помет летучих мышей, на темных стропилах высоко над головой слышалось шебуршание самих мышей, а часы непрестанно отсчитывали секунды глубоким, резонирующим тиканьем.

Комната казалась унылой и зловещей, но с нее открывался прекрасный вид на сады Барракки, гостиницу Сирла и дворик, хотя его и заслоняли беседки.

— Вот один из них, — сказал первый наблюдатель. — Только что вышел на солнце.

— Флотский хирург, курящий сигару? — спросил второй.

— Да, он флотский хирург, и, по слухам, весьма умелый, но также еще и агент разведки. Его зовут Мэтьюрин, Стивен Мэтьюрин. Отец ирландец, мать испанка. Может сойти и за того и за другого или за француза. Он порядочно нам насолил — на его счету не одна смерть наших людей, он находился на борту «Океана», когда отравили вашего двоюродного брата.

— Я разберусь с ним этой ночью.

— Вы не сделаете ничего подобного, — резко возразил первый. Он говорил по-итальянски с сильным южным акцентом, но на самом деле был французским агентом, одним из самых важных французских агентов в Средиземном море, и мальтиец лишь покорно кивнул.

Лесюер (так звали француза) чем-то смахивал на пожилую версию доктора Мэтьюрина, лицо которого он сейчас так внимательно изучал в карманную подзорную трубу. То был человек чуть выше среднего роста, с землистого цвета лицом, сутулый, ученого вида, с как правило замкнутым и отстраненным выражением лица. Человек, который редко привлекал к себе внимание, а если и привлекал, то производил впечатление человека с высоким интеллектом и самообладанием, в нем также чувствовалась властность, как у всякого, имеющего в своем распоряжении приличные суммы денег.

Он был одет как довольно преуспевающий торговец.

— Нет-нет, Джузеппе, — сказал он чуть мягче, — я ценю ваше рвение и знаю, что вы отлично управляетесь с ножом, но это не Неаполь и даже не Рим. Его внезапное исчезновение наделает много шума. Последствия очевидны, а крайне необходимо, чтобы о нашем существовании не подозревали. В любом случае, у трупа много не узнаешь, в то время как живой доктор Мэтьюрин может дать кучу сведений. Я приставил к нему миссис Филдинг, а ты и Луиджи с величайшей осторожностью проследите за другими его встречами.

— Кто такая миссис Филдинг?

— Леди, которая работает на нас. Она докладывает непосредственно мне или Карлосу.

Он мог бы добавить, что Лаура Филдинг — неаполитанка, вышедшая замуж за лейтенанта королевского флота, молодого человека, захваченного французами в плен во время шлюпочной операции, теперь заключенного в тюрьму Биши в наказание за побег из Вердена, а поскольку он убил одного из преследовавших его жандармов, вполне вероятно, что во время судебного разбирательства ему вынесут смертный приговор.

Но суд снова и снова откладывали, и весьма кружным путем миссис Филдинг дали понять, что его могут откладывать бесконечно, если она станет сотрудничать с человеком, заинтересованным в перемещениях кораблей.

Все это подали ей под соусом международного страхования – крупными венецианскими и генуэзскими компаниями, чьи французские адресаты «имели уши» в правительстве.

Любой, сведущий в страховом бизнесе, не поверил бы в подобную историю, но передавший ее человек оказался весьма убедительным оратором и предоставил подлинное письмо мистера Филдинга жене, написанное не далее трех недель назад. В письме говорилось о «такой исключительной возможности выразить свою любовь и сообщить обожаемой Лауре, что суд снова отложили, а его заключение теперь не такое суровое, и есть вероятность, что расследование не будет вестись столь уж рьяно».