Ожидая экипаж, Стивен изучал стоящие в холле высокие часы. У них был богато украшенный маятник — искусная вещь из прутьев, расширение которых компенсировало перепады температуры, гарантируя очень большую точность. Времени ещё было полно, но так как он знал, что Диана вряд ли будет готова вовремя, то собирался прибыть на место пораньше, чтобы можно было поторопить её, отправив записку.
Действительно, доктор прибыл рано, но к его изумлению Диана уже была на месте, в салоне прямо перед ним: изящная фигура в прозрачной голубой ткани и блеске вплетённых в волосы бриллиантов, которые делали её как будто выше и стройнее, чем когда-либо раньше — он знал, что французская мода особенно ей к лицу.
— Боже мой, Вильерс, — воскликнул он, — ты просто великолепна!
— Ты тоже, дорогой, — ответила она, смеясь от всего сердца, что бывало нечасто. Это чистое и милое веселье придало её лицу гораздо более очаровательное выражение, чем обычно. — Ты тоже красавец — превосходный сюртук, и весьма примечательные бриджи.
Но Стивен, — подводя его к зеркалу добавила она, — тебе стоит взглянуть на себя.
Так он и сделал. В зеркале отразилась ужасная картина — прямо на него уставилась маленькая коротко стриженая голова с редкими торчащими волосами, словно щетина на старой изношенной жёсткой щётке.
— Иисус, Мария и Иосиф, — сказал он упавшим голосом, — я забыл свой парик. Что же делать?
— Ничего, ничего. Его сейчас же привезут. Садись, времени ещё полно. — Диана позвонила в колокольчик и отдала слуге приказания. — Изо всех сил беги к Бувилье:
джентльмен забыл свой парик, — и затем Стивену: — Не надо пугаться, любовь моя. Он будет здесь за полчаса до начала. Садись и полюбуйся моим платьем. — Она ласково, как сестра, поцеловала доктора. И правда, стоило ему сесть на что-то отдалённо напоминающее египетскую кушетку, эта мысль пришла в его возбуждённый мозг: «Моя сестра, моя супруга. О Боже!»
— Я так боялась, что его не успеют пошить, — продолжала Диана, со всех сторон демонстрируя платье, — но его принесли меньше часа назад. Ламот нашёл его прекрасным, а у него отличный вкус к женским нарядам. Но он заставил меня укоротить riviere[11] так, чтобы большой камень приходился точно сюда, — указывая напрактически обнажённую грудь, где, окутанный газовой тканью сиял «Блю Питер», фонтан света в этом тусклом салоне. — Так что я вставила остальные бриллианты в волосы — камни вынимаются, знаешь ли, что очень кстати: я полностью доверилась вкусу мсье Ламота. Не встречала никого со столь же верным взглядом. От платья он тоже пришёл в восторг.
— Я тоже, Вильерс. Общее впечатление просто великолепно — божественно. Лёгкий эффект поднимающейся голубой дымки.
— Я думала, что мне стоит пойти замарашкой, le porc inentame,[12] ведь это твой день. Но это может быть одна из последних моих возможностей выглядеть божественно, по крайней мере близко к этому, на многие месяцы вперёд.
Вновь вернувшиеся мысли оказались неприятными, и лицо Дианы помрачнело. Какое-то время она пристально разглядывала свой большой камень и грусть прошла — лицо вновь осветилось каким-то простодушным, невольным наслаждением, от которого стало особенно трогательным.
— Ты сильно привязана к этим бриллиантам, Вильерс, — мягко заметил доктор.
— Да. Я всем сердцем люблю их, — согласилась она. — А больше всех «Блю Питер». — Диана вынула камень из подвески и вложила в руку Стивена, где он и лежал, необычно тяжёлый, при малейшем движении посылая бессчётное количество призматических отблесков.
— Мне наплевать, откуда они берутся, — вздёрнув подбородок, продолжила она. — Я люблю их страстно, ни за что не расстанусь с ними, и с ними меня похоронят. Запомнишь мою просьбу, Стивен? Если этой осенью дела пойдут неважно, я хочу, чтобы в них меня похоронили. Могу на тебя положиться?
— Конечно.
— Мне нравился мой жемчуг, — сделав паузу продолжила она. — Помнишь жемчуг, который мне подарил набоб? Но тут иное: я рассталась с некоторыми жемчужинами, чтобы рассчитаться с портным без малейшего сожаления, ну почти без сожаления. Ламот отвёл меня в заведение Шарона, и мне предложили весьма честную цену. Ламот придёт с Клермонами, а потом мы вместе вернёмся сюда на ужин. О, и они очень высокого мнения о тех неогранённых рубинах, что я тебе показывала, помнишь? До которых мне никогда особо не было дела, похожих на крупные капли крови. Я была просто поражена... — Внимание Стивена стало рассеиваться. Его обеспокоенный взгляд замер на циферблате часов, и он услышал торопливую походку слуги ещё до того, как появился сам парик.
Парик был тут же водружен, а дужки очков заправлены под боковые локоны.
— Нам пора идти, — заявил доктор.
— Но ещё ведь полно времени, — возразила Диана. — Эти часы на полчаса спешат. Не стоит торопиться. Присядь, Стивен. Боже, дорогой, как эти голубые очки меняют твоё лицо! Я бы ни за что тебя в них не узнала.— Но они зелёные.
— Голубые, зелёные, молю — сними их. Я чувствую себя неловко, будто в обществе незнакомца.
— Ни за что, — сказал Стивен. — Стоит мне надеть их и заправить под парик, как я уже не могу их снять, не нарушив симметрии.
— Зачем ты их вообще носишь? Они тебя чудовищно старят и даже, дорогой мой, весьма уродуют. Ты без них прекрасно видишь.
— Не в тот момент, когда приходится читать заметки под яркой лампой. Но главная причина в том, что я нервничаю, а они помогают мне держать себя в руках.
— Нервничаешь, Стивен? — воскликнула Диана. — Вот уж не думала, что такое возможно. Хотя вот сейчас, когда я об этом задумалась, ведь ты, не шевелясь, сидишь на краешке стула, бросая на часы такие взгляды, которые больше под стать висельнику. Не будь смешным. Ты выдающийся человек. Все тут говорят, что у тебя самый поразительный ум, да я итак всегда это знала. Пойдём, выпьем по бокальчику бренди. Это тебя успокоит. Давай выпьем вместе.
— Ты очень добра, милая Диана, но правда в том, что такое масштабное сборище для меня в новинку. И какое сборище! Кювье будет там, Аржансон, Сент-Илер... по крайней мере, я надеюсь, что они придут.
— Уверена, что придут. Я знаю, что кардинал собирается присутствовать. Ламот мне сказал.
— А, он, — сказал Стивен.
— Я думала, ты будешь польщён. Ведь кардинал практически ровня папе. А ты ведь католик, дорогой.
— Кардиналов существует куча. Да и некоторые из пап были совсем не теми, которых стоит желать. Как бы то ни было, спасибо за информацию, Вильерс. Мне стоит начать с «Высокопреосвященства». Ведь хотя он имеет отношение к этому подлому Бонапарту, я полагаю, что он с этим главным преступником на ножах. Да и в любом случае, это ведь князь церкви. Пойдём, Вильерс, пора.
Величественный зал был заполнен даже более, чем он ожидал: полон людьми и полон активных разговоров о сражении, произошедшем в Моравии, или может быть, только в Богемии. Правое крыло русских было полностью уничтожено, пруссаки отступили к Полобску, корпус Вандама понес ужасные потери. Вовсе нет, заявляли другие: Вандам был в одном дне марша от поля боя, а пруссаки не выстояли. Император не принимал участия. Нет-нет, император руководил всем, уверяли третьи. Шум утих, когда Пожизненный секретарь проводил Стивена за кафедру. Возле графина с водой доктор разложил свои заметки, сделал глубокий вдох, в воцарившемся ожидающем молчании окинул взглядом ассамблею и начал с «Вашего Высокопреосвященства» таким громким и агрессивным голосом, что вернувшееся эхо просто повергло его в шок — шок практически фатальный.Большая часть оставшегося доклада была представлена посредством тихого бормотания: