— Капитан Этередж, — произнес Стивен. — Могу я попросить вас об услуге, сэр?
— Всегда пожалуйста, — ответил Этередж, отворачиваясь от иллюминатора, через который пытался глотнуть свежего воздуха, и обращая к доктору округлое доброжелательное лицо.
— Сегодня случилось нечто, причинившее мне беспокойство. Прошу вас нанести визит мистеру Каннингу и передать, что я требую у него сатисфакции за удар.
— Удар? — вскричал Этередж, лицо которого сразу приобрело выражение крайнего участия. — Ах, дружище! И как я понимаю, извинения не возможны? Но вы сказали Каннинг? Разве он не еврей? Вы же не можете драться с евреем, доктор. Нельзя рисковать жизнью ради еврея. Давайте отправим в его нечестивое логово взвод морской пехоты, забьем ему в глотку кусок бекона и покончим с этим.
— Мы по-разному смотрим на вещи, — сказал Стивен. — Я испытываю особенное благоговение перед нашей небесной госпожой, а она была еврейкой, и мне думается неправильно будет ставить мою расу выше ее. Кроме того, я уважаю этого человека, и готов драться с ним так охотно как ни с кем другим на свете.
— Вы оказываете ему слишком много чести, — разочарованно и обеспокоенно протянул Этередж. — Но вам, конечно, виднее. Вряд ли вы могли бы проглотить обиду. Но опять же скажу: драться с парнем из торгашей — это все равно что боксировать с человеком из низшего сословия или жениться на служанке из-за сделанного ей ребенка. Ну не могли бы вы вызвать кого-нибудь другого? Ладно, мне надо одеть мундир. Ни для кого кроме вас, Мэтьюрин, я не стал бы этого делать, тем более в такую треклятую жару. Надеюсь, ему удастся подыскать понимающего в таких делах секунданта — христианина то есть?
Встревоженный и расстроенный, Этередж исчез в своей каюте, откуда появился вновь в парадном мундире, уже промокшем от пота. Просунув голову в дверь, капитан обратился к доктору с последним увещеванием:
— А вы точно уверены, что не хотите вызвать кого-нибудь другого? Ну очевидца, например, свидетеля нанесенного удара?
— Это не одно и то же, — покачал головой Стивен. — И еще, Этередж, я, конечно, могу рассчитывать на ваше благоразумие?
— О, еще бы, — буркнул Этередж. — Как можно раньше, я полагаю? На рассвете вас устроит?
Пока офицер шел по переходному мостику, до Стивена долетали обрывки фраз: «Упрямец… не слушает доводов рассудка… садовая голова…»
— Что это стряслось с нашим лобстером? — спросил Пуллингс, входя в кают-компанию. — Я его никогда не видел в такой ярости. Может, у него тепловой удар?
— К вечеру он станет намного спокойнее и собраннее.
По возвращении Этередж выглядел успокоившимся, даже почти довольным.
— Ну, у него хотя бы есть порядочные друзья, — заявил он. — Я разговаривал с полковником Берком, из офицеров Компании — весьма достойный джентльмен, то что нужно. Мы остановились на пистолетах, с двадцати шагов. Надеюсь, это подойдет?
— Вполне. Я вам так обязан, Этередж.
— Единственное, что мне осталось, это осмотреть место: мы договорились встретиться после пирушки у Главного судьи, когда станет попрохладнее.
— Ах, не стоит беспокоиться, Этередж, меня устроит любое подходящее место.
— Нет-нет, — нахмурился Этередж. — Не терплю беспорядка в делах такого рода. Даже и без осмотра места все выглядит достаточно странно.
— Вы слишком добры. Я приготовил котелок пунша со льдом, отведайте-ка стаканчик.
— Вы еще и пистолеты приготовили, — кивнул Этередж на открытый ящик. — Рекомендую использовать зернистый порох особо тонкого помола. Впрочем, не мне вам рассказывать про порох и пули. Пунш великолепен: я бы весь котелок выпил.
Стивен вошел в большую каюту.
— Джек, — сказал он. — За несколько недель мы не сыграли и ноты. Что ты скажешь насчет сегодняшнего вечера, если, конечно, ты не слишком занят со своими швартовыми и кабестанами?
— Так ты уже на борту, дружище? — вскричал Джек, отрывая вспыхнувший радостью взор от боцманских отчетов. — У меня для тебя такие новости! Нам предстоит перевозить сокровища, и фрахт полностью освободит меня.
— Что значит фрахт?
— Это значит освобождение от долгов.
— И впрямь хорошие новости. Ха-ха, я так рад за тебя, от всего сердца.
— Вот закончу с отчетами, и все объясню тебе в цифрах. Как уже надоела эта проклятая бумажная работа. У тебя есть на примете какое-нибудь произведение?
— Может быть, до-мажор Боккерини?
— Знаешь, странная вещь — адажио то и дело всплывало у меня в голове уже с час или два, а ведь настроение у меня совсем не меланхоличное. Совсем даже напротив, ха-ха! — Он наканифолил смычок и продолжил. — Стивен, я последовал твоему совету и написал Софи, прося ее прибыть на Мадейру. Каннинг отправит письмо сушей.
Стивен кивнул и улыбнулся, отбил на камертоне нужную ноту и нашел ее у себя на виолончели. Трижды они пробовали ноту, отбивали ритм, следя за смычками друг друга, и выдали превосходную, вдохновенную первую часть произведения.
Все дальше и дальше, теряясь в музыке, блуждая в сладком лабиринте звуков, через надрывное адажио; и далее, не теряя огня, к вдохновенному, волшебному, торжествующему финалу.
— Господи, Стивен, — промолвил Джек, откидываясь в кресле и бережно кладя свою скрипку, — никогда мы еще так здорово не играли.
— Это благородная пьеса. Я преклоняюсь перед этим человеком. Послушай, Джек, у меня тут несколько бумаг, которые я должен тебе вручить — обычное дело. Я дерусь завтра утром с Каннингом, увы.
В одно мгновение между ними словно опустился плотный занавес, делающий невозможным любое общение, кроме официального.
— Кто ваш секундант? — после паузы спросил Джек.
— Этередж.
— Я пойду с вами. Так вот в чем причина этой пальбы на квартердеке, ну конечно. Вы не будете против, если я перемолвлюсь с ним словечком?
— Вовсе нет. Но он ушел к Главному судье; они с полковником Берком собирались осмотреть место после вечеринки. Не переживай за меня, Джек: я к таким вещам привычный — может быть даже более, чем ты, осмелюсь сказать.
— Ах, Стивен, — простонал Джек. — Какое черное завершение такого прекрасного дня.
— Вот здесь мы в Калькутте обычно улаживаем свои дела, — сказал полковник Берк, провожая их через майдан. — Дорога, как видите, идет через Айпурский мост, очень удобно: рядом, а за этими деревьями место получается настолько укромное, что и желать нечего.
— Полковник Берк, — начал Джек. — Насколько мне известно, оскорбление не было нанесено публично. Полагаю, любые приемлемые извинения могли бы покончить с делом. Я очень уважаю вашего принципала, и вовсе не хочу унизить его. Прошу, сделайте все возможное, мой товарищ бьет насмерть.
Берк пристально посмотрел на него.