– Я благодарен тебе, – промурлыкал Элхадж.
– И тогда я хочу спросить тебя вот о чем, – жрец пронзил тощим пальцем воздух по направлению к потолку, – отчего ты, возлюбленное дитя нашей богини (как об этом говорила мать-хранительница), не вознес молитву к Шейнире для того, чтобы она помогла тебе справиться с волками?
– Тебе ли не знать, жрец, что богиня никому больше не отвечает?
– Мне это известно, – задумчиво пробормотал жрец. И, натянуто улыбнувшись Элхаджу, продолжил трапезу.
– Я бы хотел присутствовать на следующем жертвоприношении, – как бы невзначай обронил Элхадж, – для меня было бы великой честью увидеть, как Великая Мать ответит тебе.
– Хорошо.
Гвесанж выудил из бульона птичье крылышко и принялся его сосредоточенно обсасывать. Затем, многозначительно поглядев на Элхаджа, добавил:
– Этим вечером ты получишь возможность узрить Силу нашей Темной Матери.
Элхадж покосился на окно. Косые лучи солнца падали на плотно утоптанный земляной пол, рисуя вытянутые овалы.
– И ты за столь короткое время сможешь выбрать нужную жертву?
Жрец пожал плечами.
– Она уже выбрана, брат. Возлюбленное дитя Шейниры, ею же спасенное от смерти и принесенное в жертву, даст мне достаточно Силы. Что ты об этом думаешь?
Элхадж не стал ничего думать. Миска горячего бульона, подхваченная со стола, полетела в жреца; и, не оглядываясь, Элхадж юркнул к двери. За спиной Гвесанж взвизгнул, раздался звук бьющейся посуды – в этот миг Элхадж уже распахивал дверь. Еще немного, и…
– Стой! Куда?!!
Сразу три кремневых наконечника куснули грудь, и синх невольно остановился. Разумеется, жрец оказался предусмотрительным синхом, выставил охрану за порогом… Элхадж тихо выругался. А потом, не давая опомниться ни себе самому, ни Гвесанжу, ни трем крепким синхам, вытянул вперед руки и завопил:
– С дороги! Да падет на вас гнев Шейниры!
Троица отпрянула, но дротика никто не бросил.
– С дороги! – прошипел Элхадж, – иначе…
И тут свет померк перед глазами. Уже падая, очень медленно, словно во сне, он понял, что по лицу течет обжигающе-горячий бульон. Похоже, Гвесанж все-таки успел добраться до котла и использовать его в качестве средства успокоения буйной жертвы.
…Все происходило быстро. Чересчур. Словно боги сговорились и решили больше не давать избранному Шейнирой синху ни единого шанса.
Когда Элхадж очнулся, его уже волокли по улице. К алтарю. Напутствуя криками, полными самой горячей признательности – за то, что отмеченный самой Шейнирой синх отдает свою жизнь во имя процветания города.
Элхадж замотал головой, ощутил прилив тошноты. Его вырвало на дорогу, колени подогнулись – и наверняка упал бы, если бы не крепкие руки держащих его синхов.
– Что вы делаете? – прохрипел он, – отпустите меня!!! Вы не можете…
И осекся. Потому что радостные лица синхов говорили – можем, еще как можем.
– Дурачье! Отпустите! – не крикнул, а завизжал Элхадж, безуспешно пытаясь выдраться из цепких пальцев, – вы не понимаете!..
Затравленно глядя на приближающийся алтарь, синх окончательно позабыл о той гордости, с которой должны шагать к гибели истинные дети Шейниры.
– Нет! Отпустите меня, во имя Шейниры! Нет!!!
Ему показалось, что в ликующей толпе скользнуло до боли знакомое лицо. Ну конечно! Отступник, собственной персоной – пришел посмотреть, как будет убит его враг…
– Да, ты! Думаешь, не вижу тебя? – беззвучно выдохнул Элхадж, – да будьте вы прокляты!
Силы уходили, словно вода в сухую землю, и он уже безвольно повис на руках синхов.
– Великая Мать, что же ты молчишь? – шептал он, – почему? Или я больше не нужен тебе?
Элхадж продолжал бормотать себе под нос полузабытые молитвы. Он не умолкал, когда его растянули животом вверх на алтаре, когда заглянул в лицо улыбающийся жрец… Вечернее небо приветливо кивнуло ему, обещая вечный покой в темном царстве Шейниры. И звуки застыли, исчезли, впитались в тишину.
А потом купол безмолвия разбил один-единственный крик.
– Иэ-хо!
– Не может быть, – пробормотал Элхадж. И добавил, – прости меня, великая мать синхов. Прости за неверие.
Ибо прозвучавший под закатным небом крик мог принадлежать только одной глотке во всем Эртинойсе.
Глава 14
Там, где мы расстаемся…
К вечеру потеплело. С неба сыпал мелкий теплый дождик, превращая снег в серую кашу. В лицо веяло теплым ветром, и было неясно, то ли весна наконец вступила в свои права, то ли сказывалось приближение Диких земель.
Эристо будто прочла невысказанный вопрос Дар-Теена.
– Теплеет, а? – подмигнув, ийлура остановилась и принялась стягивать куртку, – скоро дойдем…
Под курткой оказалась короткая безрукавка с цветной шнуровкой впереди, весьма соблазнительно облегающая аппетитные формы. Шею Эристо украшало незамысловатое ожерелье – полированный кусок агата на тонком кожаном ремне. И этот камень вызывающе поблескивал в слегка разошедшемся вороте, притягивая взгляд Дар-Теена.
Ийлур торопливо отвернулся и на всякий случай стиснул маленький мешочек с семенами золотых роз. Пусть он провалится прямиком в царство Шейниры, если так рано забудет Лиэ-Нэсс и обратит внимание на другую женщину!
– Я и сама толком не знаю, отчего в Диких землях гораздо теплее, чем в степи, – спокойно продолжила Эристо, оставив незамеченным жест попутчика, – говорят, что джунгли, как котелок с водой, подогревает дремлющий вулкан. А еще слышала я, что озеро Яма, куда впадают сразу две реки Интер и Лотер, вообще полно кипятка, и берегов его не видно из-за пара. Ты, часом, не туда ли направляешься?
– Нет, – Дар-Теен покачал головой, – мне…
– Да можешь не говорить, – усмехнулась Эристо, – пойдем, поищем место для привала.
Таковое нашлось у пологого склона ближайшего холма. Ийлура вновь извлекла из дорожного мешка свои горючие камни, высекла искру – они тотчас занялись жарким алым пламенем. Следующим из мешка показались половина лепешки и головка сыра.
– Держи. Восславим владыку Фэнтара и прочих богов.
Дар-Теен благодарно кивнул и принялся за предложенную пищу. Эристо еще раз нырнула в мешок – на свет явилась пузатенькая фляга.
– А этим восславим самих себя и свои деяния, совершенные и грядущие. Попробуй, Дар-Теен. Клянусь молотом нашего отца, ты еще такого не пил.
Пожав плечами, ийлур отвинтил крышку, понюхал. Запах и в самом деле казался незнакомым – приторно-сладким, но с терпкой нотой.
– Пей, не бойся. Уж не отравлю как-нибудь, – Эристо беззаботно откинулась назад, опершись локтем о свернутую валиком куртку. Огненный блик скользнул по кусочку агата, который, как назло, притаился как раз в ложбинке между грудей.