Я ни на секунду не сомневался, что правду о Якове не обнародуют никогда. Если он не поправится, приплетут неожиданную болезнь или несчастный случай. Проще убить беднягу, чем признать, что космонавты тоже люди.
– Я навещала его, – объявила Галина, испугав меня. В зону отдыха она вплыла совершенно бесшумно. – Яков уже разговаривает, и почти нормально. Хочет, чтобы его выпустили из модуля.
– Это вряд ли.
– Согласна. Только рано или поздно придется что-то решать.
– Ну, спешки-то нет. Ты как себя чувствуешь?
– Спасибо, хорошо.
Галина спала менее трех часов, но в невесомости, даже после изнурительной работы, этого достаточно. Здорово, что физиология так приспосабливается, особенно если дел невпроворот, но это также означает, что десять дней в космосе равны тридцати земным. Или ста.
– Отдохни еще немного, тебе же хочется. Когда «Прогресс» объявится, я тебя разбужу.
– Если объявится.
Я пожал плечами:
– Ты сделала все, что от тебя требовалось. Мы проникли так глубоко, и это…
– Да-да, нужно собой гордиться, – проговорила Галина, сонно глядя на экран.
– Они соврут про Якова.
– Знаю.
– Когда мы вернемся домой, нам велят придерживаться липовой истории.
– Да уж, – отозвалась Галина с такой безысходностью, словно считала это наименьшим из ожидающих нас зол. Новости и телевидение скоро нам надоели. Галина стала отвечать на письма от родных и друзей, а я отправился в орбитальный внешний модуль, чтобы лично оценить состояние Якова. К нашему разочарованию, Байконур так и не порекомендовал ничего конкретного – «продолжайте давать ему те же лекарства», и все. По-моему, им не хотелось оказаться крайними, если бы с Яковом что-нибудь случилось. Руководство было радо переложить ответственность за недужного товарища на наши плечи, даже если мы в итоге убили бы беднягу.
– Дмитрий, выпусти меня. Я в порядке.
Я смотрел на Якова в бронированное окно переборочной двери. Качая головой, я чувствовал себя доктором, озвучивающим страшный диагноз.
– Извини, но пока тебе лучше остаться здесь. Вдруг ты снова попробуешь открыть люк?
– Признаю, что это не тренировка. Признаю, что мы действительно в космосе. – Голос, доносившийся сквозь решетку громкоговорителя, был далеким и дребезжащим. – Дмитрий, ты мне веришь?
– Яков, я загляну к тебе чуть позже.
– Дай мне хотя бы поговорить с Байконуром.
Я прижал ладонь к бронированному стеклу:
– Чуть позже, дружище. Отдохни немного.
Я отвернулся прежде, чем Яков успел ответить.
В отдыхе и сне нуждался не только Яков. Усталость накрыла меня неожиданно и, как всегда, резко – меня словно вырубили. Я спал целых два часа и видел во сне Землю. Вот я сижу в парке, с женой, теплым весенним днем. Полет, по всеобщему мнению успешный, остался позади… Проснувшись, я долго не мог стряхнуть меланхолию. Мне очень хотелось домой.
Галину я нашел за панелью управления.
– Есть новости, – объявила она таким тоном, что я понял: радоваться нечему.
– «Прогресс» объявился?
– Он застрял, Дмитрий. Завяз на подступах к Матрешке. Не может ни вернуться, ни продвинуться дальше.
– Черт!
Когда «Прогресс» добрался до спутанных корней, стало ясно: твердой поверхности в Слое-4 нет, а корни, по сути, и есть сама сфера. В переплетениях имелись щели вроде зазоров в нетуго смотанных клубках. В эти щели бесстрашно и методично пробивался «Прогресс». С первой попытки удалось преодолеть не более трети километра – следующая щель оказалась слишком узкой. Еще одна попытка, еще одна щель, пройдено около километра, затем очередной тупик. Топлива оставалось в обрез – на возвращение к «Терешковой» плюс небольшой запас, – и «Прогресс» решился на последнюю попытку. Тогда он и застрял среди корней, как пуля в хряще.
Галина послала на «Прогресс» команды: откроется окно – и он улетит. Она велела кораблю совершать толчки с помощью манипуляторов и шевелить реактивными двигателями, чтобы освободиться. Команды оптимальные, но от Галины веяло пессимизмом. Мы прождали три часа и за это время подробно доложили о ситуации на Байконур. Наконец окно открылось, и «Прогресс» сообщил, что Галинины команды выполнены, но он до сих пор зажат среди корней.
– Сейчас ты скажешь, что я зря тебя не послушала, – начала Галина. – А ведь я послушала. Если учесть, что мы знали к тому моменту: возвращать «Прогресс» было не слишком разумно.
– Галина, я же полностью с тобой согласился. Никто тебя не ругает.
– Посмотрим, что после нашего возвращения скажут на Байконуре, ладно?
– Уверен, они проявят снисходительность. Мы собрали столько информации…
– Которая не сравнится с потерянными образцами?
– Может быть.
– Что «может быть»? Я все варианты перепробовала. Дмитрий, я знаю, на что способен «Прогресс». Это корабль, а не эскапист в цирке.
– У нас есть «Союз».
– «Союз» нужен, чтобы лететь домой. Он не поддается дистанционному управлению и не годится для сбора образцов.
– Я думал не о дистанционном управлении, а о том, чтобы полететь на «Союзе» к сердцу Матрешки. Он ведь размером с «Прогресс», верно? И технические характеристики примерно те же, да?
– Более-менее. – Судя по тону Галины, особого восторга моя идея не вызвала. – Ну полетим мы на нем, и что дальше?
– Подберемся к «Прогрессу» максимально близко, так, чтобы не застрять. Потом выйдем в открытый космос. При микрогравитации двигаться сможем без особого труда. Пытаться освободить «Прогресс» слишком рискованно, а переместить артефакты нам не помешает ничто. На борту «Союза» места предостаточно, вот мы и увезем их на «Терешкову».
У Галины сбилось дыхание, как после комплекса упражнений.
– В планах такого не было. Ничего подобного не предусмотрено. О том, чтобы лететь к Матрешке на «Союзе», никто не говорил.
– Это всегда было негласным вариантом. Зачем, думаешь, нас сюда послали? Управлять «Прогрессом» в режиме реального времени? Нет, это одна из причин, но не единственная.
– Затея слишком опасная.
– Была опасной, пока мы как следует не рассмотрели то, что лежит за Слоем-три. Можно загрузить траекторию движения «Прогресса» и следовать ей.
– А если мы повредим «Союз»? Без него на обратном пути будет жарко.
– С чего нам его повреждать? Мы как следует о нем позаботимся.
– Без него нам не выжить – вот с чего. Что-то ты вдруг осмелел, Дмитрий. Без обид, но от тебя я такого не ожидала.
– Я не корчу из себя героя. У меня кровь стынет при мысли о том, что придется лететь на «Союзе» внутрь этой штуковины. Но так случилось, что я знаю, как рассуждают на Байконуре. Там уже проанализировали вариант с «Союзом» и решили, что он вполне допустим.