Она вошла, одетая в пурпур – еще один знак высокой чести, оказанной той, что рождена не в царском дворце. А уж царской крови в ее жилах определенно не было. Маленькая, высохшая, тощая старуха, пахнущая старой мочой, с волосами, не мытыми, как заподозрил Марий, несколько лет. Внешность ее была чужеземная: большой тонкий орлиный нос, очень морщинистое лицо и взгляд черных глаз пронзительный, гордый и бдительный, как у орла. Груди ее висели, как два пустых чулка, в носки которых насыпана галька. Было видно, как они раскачивались под прозрачной пурпурной сорочкой. Кроме этой сорочки, на прорицательнице больше ничего не было, только пурпурная шаль, завязанная на бедрах. Руки и ноги ее были черны от хны. Она шла, позванивая многочисленными колокольчиками, браслетами, кольцами, брелоками – все из чистого золота. Прикрепленная золотым гребнем пурпурная газовая вуаль спускалась по спине, как флаг при безветрии.
– Сядь, Гай Марий, – произнесла она, показав на кресло шишковатым пальцем с длинным ногтем, сверкающим от множества колец.
Марий сел, не в силах отвести взгляда от старого коричневого лица.
– Гауда говорил мне: ты сказала – я буду Первым Человеком в Риме, – начал он хрипло и прокашлялся. – Я хотел бы услышать подробности.
Она захихикала. Ее смех был похож на блеяние овцы. Показались беззубые десны с одним желтым резцом в верхней челюсти.
– О да, тебе бы этого хотелось, я уверена! – Она хлопнула в ладоши, зовя слугу. – Принеси-ка нам настой из сушеных листьев и мои любимые маленькие лепешки! – приказала она, потом обратилась к Гаю Марию: – Это недолго. Когда все принесут, мы поговорим. А пока посидим и помолчим.
Не желая обижать ее, Марий сидел молча. Принесли дымящийся настой, и он отпил из чаши, которую она ему подала. Запах показался Марию подозрительным, он насторожился. На вкус настой был неплох, но поскольку римлянин не привык к горячим напиткам, то обжег себе язык и отставил чашу. Она же, явный знаток и ценитель, маленькими глоточками попивала из своей чаши, проглатывая каждый раз с явным удовольствием.
– Восхитительное снадобье, хотя ты, наверное, предпочитаешь вино.
– Нет-нет, – вежливо пробормотал он.
– Возьми лепешку, – предложила она с полным ртом.
– Спасибо, не надо.
– Ладно-ладно, намек поняла! – сказала она и прополоскала рот еще одним глотком горячей жидкости, затем протянула свою когтистую лапу. – Дай мне твою правую руку… Судьба твоя замечательна, Гай Марий, – начала она, разглядывая многочисленные линии на его ладони. – Какая рука! Ей подчиняется все. А какая линия ума! Она управляет твоим сердцем, твоей жизнью – всем, кроме разрушительного действия времени, Гай Марий, но кто в силах противиться времени! Однако ты сможешь противостоять многому, перед чем другие отступают. Очень тяжелая болезнь… Но ты преодолеешь ее в первый раз и даже во второй раз… Враги, десятки врагов… Но ты преодолеешь и их… Ты будешь консулом в будущем году… А после этого ты еще шесть раз будешь консулом… Тебя назовут Третьим Основателем Рима, потому что ты спасешь Рим от самой страшной опасности!
Гай Марий чувствовал, как загорелось у него лицо, стало горячим, словно копье, брошенное в огонь. И сильный шум в голове… Сердце ухало в груди, как барабан. Перед глазами поплыл красный туман. Он знал, что все сказанное ею – правда.
– Тебя любит и уважает знатная женщина, – продолжала Марфа, разбираясь теперь в мелких линиях его ладони. – Ее племянник будет самым великим римлянином на все времена…
– Нет, это я, – перебил он ее, поскольку на это менее приятное известие тело его реагировало уже более спокойно.
– Нет, это ее племянник! – упрямо повторила Марфа. – Более великий человек, чем ты, Гай Марий. У него первое имя такое же, как у тебя, – Гай. Но он из ее семьи, не из твоей.
Этот факт он запомнит.
– А что ты скажешь о моем сыне? – спросил он.
– Твой сын тоже будет большим человеком, но не таким великим, как его отец. До старости он не доживет. Но когда наступит твой срок, он будет еще жив.
Она оттолкнула его руку и спрятала свои грязные голые ноги под кушетку, на которой сидела. Колокольчики на пальцах зазвенели, браслеты на щиколотках лязгнули.
– Я увидела все, что надлежало увидеть, Гай Марий, – сказала она, откинулась назад и закрыла глаза.
– Благодарю тебя, Марфа-прорицательница, – сказал он, поднимаясь и протягивая ей кошелек. – Скажи мне, сколько я тебе должен?
Она открыла глаза, черные, лукавые:
– Для тебя – бесплатно. Достаточно побыть в обществе истинно великого. Плата – для таких, как Гауда, который никогда не будет великим человеком, хотя и станет царем. – Опять она заблеяла. – Ты знаешь не хуже меня, Гай Марий, при всех твоих талантах у тебя нет дара предвидения будущего. Твой дар – смотреть в сердца людей. А у Гауды сердце маленькое.
– Еще раз благодарю тебя.
– Но у меня есть к тебе просьба, – добавила она ему в спину, когда он уже направлялся к двери.
Он быстро обернулся:
– Говори!
– Когда ты будешь консулом во второй раз, Гай Марий, пригласи меня к себе и прими с почетом. Перед смертью я хочу увидеть Рим.
– Ты увидишь Рим! – пообещал он и ушел.
Семь раз консул! Первый Человек в Риме! Третий Основатель! Возможна ли лучшая судьба? Какой еще римлянин может превзойти его? Гай… Она, наверное, имела в виду сына его младшего шурина, Гая Юлия Цезаря Младшего. Да, его сын будет племянником Юлии – единственным, кого, конечно, назовут Гай.
– Только через мой труп, – сказал Гай Марий и, вскочив на коня, отправился в Утику.
На следующий день он пошел поговорить с Метеллом и застал консула заваленным документами и письмами из Рима: вчера вечером прибыл корабль, опоздавший из-за разыгравшегося шторма.
– Отличные новости, Гай Марий! – воскликнул Метелл, на этот раз приветливо. – Мое командование в Африке продлено. За мной сохраняется абсолютная проконсульская власть. И возможна дополнительная пролонгация, если мне потребуется еще время. – Он бегло просмотрел один документ, взял другой – просто для видимости, потому что явно уже все прочитал до прихода Мария. – И моя армия цела… А вот в Италии острая нехватка людей благодаря действиям Силана в Галлии. Ты ведь не слышал об этом? Мой коллега-консул потерпел поражение от германцев. Огромные потери. – Метелл схватил другой свиток. – Силан пишет, что на поле боя было больше полумиллиона германцев. – Положил свиток. Взял другой, стал размахивать им перед Марием. – Вот здесь сенат извещает меня, что аннулировал закон Гая Семпрония Гракха, ограничивающий количество кампаний, в которых человек должен участвовать. Давно пора! Если понадобится, мы теперь можем призвать тысячи ветеранов. – Метелл был ужасно доволен.
– Это очень плохо! – возразил Марий. – Если ветеран хочет уйти в отставку после десяти лет службы или шести кампаний, то должен иметь на это право, не боясь, что когда-нибудь его призовут еще раз. Уничтожив закон Семпрония, мы уничтожаем мелких собственников, Квинт Цецилий! Как может человек оставить свое небольшое хозяйство лет на двадцать службы в армии и при этом надеяться, что в его отсутствие дела будут процветать? Как ему завести сыновей, которые впоследствии заменят его и на пахотных полях, и в легионах? Вся тяжесть хозяйственных забот ложится на плечи его бездетной жены, а женщины не так сильны и прозорливы, где им вести дела!.. Нам нужно искать солдат где-то в другом месте. И мы должны беречь их, защищая в первую очередь от бездарных командиров!