– Повара, конечно. Всех слуг по кухне, ведь иначе мой бедный повар будет страдать. Моих служанок, мою белошвейку, парикмахера, моих банных рабынь, – перечисляла она, пытаясь разом упомнить всех, от кого она зависела и кого любила.
– Конечно, госпожа. – И он сразу ушел, умирая от желания поскорее сообщить потрясающую новость слугам и в особенности повару. Этому самодовольному повелителю кастрюль и распорядителю сковородок ух как не понравится переезд из Рима в Путеолы!
Грания медленно вошла в свою гостиную, посмотрела на этот уютный беспорядок, на свои рисунки, на рабочую коробку, на обитый гво́здиками сундук, в котором хранилось детское приданое, собранное с такой надеждой, но так и не использованное.
Поскольку жена римлянина не покупала мебель, Гай Марий ничего ей не отдаст. Глаза ее заблестели, но слезы так и не потекли по щекам. Ведь у нее оставался только один день, ее последний день в Риме, а Кумы был не такой уж большой город, и магазинов там было совсем мало. Завтра она отправится за мебелью для нового дома! Как приятно будет выбирать и покупать все, что приглянется! Завтрашний день будет занят, думать и горевать некогда. Острая боль сразу куда-то исчезла. Предстоящую ночь она переживет. Теперь стоит поразмыслить над тем, что купить завтра.
– Беренис! – позвала она и, когда девушка появилась, приказала: – Обедать я буду сейчас. Скажи там, на кухне.
Среди беспорядка на своем рабочем столе она нашла лист, на котором составит список предстоящих покупок. Только сначала поест. Что-то еще он сказал… Ах да, маленькая собачка. Завтра она купит маленькую собачку. Это будет первым пунктом ее списка.
Радостное возбуждение длилось на протяжении всего обеда. А потом вдруг она сразу провалилась в безысходное горе. Схватила себя за волосы, изо всех сил стала дергать их, заплакала, заголосила, слезы хлынули ручьем. Слуги разбежались, оставив госпожу в одиночестве – выть, уткнувшись лицом в затканный золотом пурпурный гобелен, покрывающий ее обеденное ложе.
– Послушайте-ка ее! – горько промолвил повар, прерывая свою работу по упаковке кастрюль, горшков и прочей кухонной утвари. Рыдания хозяйки доносились даже до кухни. – Ей-то о чем плакать? Это я уезжаю в ссылку, а она в ссылке уже много лет, жирная, глупая, старая свинья!
Управлять провинцией Африка выпало Спурию Постумию Альбину. Весь новогодний день он не мог определиться, под чьи же знамена ему встать. В итоге выбрал царевича Массиву.
У Спурия Постумия Альбина был брат Авл. Он был моложе на десять лет и в десять раз энергичнее, поскольку в сенате являлся новичком и активно делал себе имя. Поскольку Спурий Альбин покровительствовал Массиве, своему новому клиенту, то Авл Альбин должен был показать Массиве все достопримечательности Рима, представляя его знатным римлянам, и советовать ему, кому и что необходимо послать в дар, чтобы быть принятым в домах. Как и большинство отпрысков царского дома Нумидии, Массива был хорошо сложен и весьма привлекателен; незаурядным умом, умением расположить к себе Массива многим пришелся по вкусу. Главным для него было не утвердить законность своих притязаний на трон, а скорее попытаться перетянуть римлян на свою сторону. Официальное мнение Рима складывалось и из противоборства соперников в сенате, и из тайных сговоров, и из личных мнений.
В конце первой недели года Авл Альбин формально представил Массиву сенату. Авл Альбин сказал свою первую речь, и речь его была хороша. Сам Цецилий Метелл слушал ее внимательно и в конце даже похлопал. А Марк Эмилий Скавр от лица Массивы поддержал прошение – во имя защиты справедливости покончить наконец с нумидийским вопросом, а заодно и с полукровкой-узурпатором, который взошел на трон, не брезгуя убийствами и взятками. Собрание разошлось, а сенат к тому времени неспешно утвердился в решении: царя-самозванца низложить, а на трон посадить этого очаровательного царевича.
– Мы попали в кипяток по самую шею, – сказал Бомилькар Югурте. – Меня целую неделю никуда не приглашают обедать. А наших агентов никто не слушает. Нам нужно выбираться отсюда.
– Когда сенат будет голосовать? – спросил Югурта спокойным и ровным голосом.
– За четырнадцать дней до февральских календ, то есть через неделю, царь.
Югурта ухватил Бомилькара за грудки:
– И они решились изгнать меня?
– Да, царь.
– В таком случае бессмысленно поступать, как поступают римляне! – Югурта на глазах вдруг увеличился в размерах. Величие его проступило во всей полноте. До того свои истинные чувства он умело скрывал. – С этой секунды я буду действовать так, как привык в Нумидии!
Дождь закончился, небо расчистилось, и над их головами засветило маленькое зимнее солнце. Как хотел бы Югурта подставить сейчас лицо под теплый ветер своей родины, погрузиться в нежный покой своего гарема! Он устал без выжженных солнцем нумидийских равнин. Пора возвращаться! Самое время вернуться, чтобы собрать и привести в боевую готовность армию. Римляне все равно не отстанут.
Он прошелся вдоль колоннады, опоясывающей огромный перистиль, затем увлек за собой Бомилькара к фонтану, звучно разбрасывающему струи:
– Ни одна живая душа не должна нас услышать. – (Бомилькар слушал с напряженным вниманием.) – Массива должен уйти из мира живых.
– Здесь? В Риме?
– Да. В ближайшие семь дней. Если Массива доживет до голосования в сенате, наша задача – сделать так, чтобы до этого не дошло. Со смертью Массивы не будет голосования. Это даст нам время. Но если доживет…
– Я сам убью его в таком случае, – заявил Бомилькар решительно.
– Нет! Нет! Убийца должен быть римлянином, – решительно возразил Югурта. – Твоя забота – отыскать такого убийцу.
– Но, мой царь, я не знаю и не понимаю этой страны, – признался Бомилькар. – Как я найду нужного человека? Здесь никому невозможно верить.
– Попроси своих агентов. Наверняка найдется хоть один, кому ты веришь.
Бомилькар задумался на мгновение, дернул себя за короткую бородку.
– Агеласт, – произнес он. – Марк Сервилий Агеласт. Человек, который никогда не улыбается. Его отец – римлянин, и сам он родился здесь, но в груди его бьется сердце матери-нумидийки. Он поможет нам.
– Иди и сделай, – произнес Югурта совершенно по-римски и ушел в глубину сада.
– Здесь? В Риме? – озадаченно переспросил Агеласт.
– И быстро. Не позднее чем через неделю. Как только сенат проголосует за Массиву, в Нумидии начнется гражданская война. Югурте не позволят уехать, ты же понимаешь. Даже если он захочет, гетулы не допустят этого…
– Что за странная идея – искать в Риме наемного убийцу?
– Тогда сделай это сам, – сказал Бомилькар.
– Я не смогу, – буркнул Агеласт.
– Да что ты говоришь! В таком большом городе обязательно найдется человек, способный убить за хорошее вознаграждение.