– Прочитал, понятно, – коротко резюмировал Денисов, закончив чтение и кивнув в сторону текста жалобы.
– Нет, вы весь текст прочтите! – раздул ноздри начмед. – Что-то вы уж слишком скоренько так пробежались.
– Эдуард Аристархович, мне и так все ясно, – спокойно парировал Денисов. – Зачем я буду себе голову забивать всякой ерундой?
– Ерундой? Вы считаете жалобу пациента необоснованной? Вы можете объясниться? – надулся Толь.
– Я вобще считаю, что не стоит на такую, с позволения сказать, жалобу тратить свое драгоценное время и рассыпаться в объяснениях. Вы вот лучше объясните, почему хирург в приемном покое должен делать перевязки амбулаторным пациентам? Ладно, если б там на самом деле что-то горело, а то так, с улицы приперся чудило: перевяжите меня.
– Вы обязаны оказать ему помощь, – скривился Толь.
– Помощь ему уже была оказана в свое время за несколько дней до того. Он пришел на плановую перевязку. Причем ему популярно объяснили, что перевязки, после оказания помощи осуществляют дальше в травмпункте или поликлинике. Мы же в выходные дни оказываем исключительно экстренную помощь. Если, простите, начнем еще и перевязки всем желающим осуществлять, то у нас просто совсем времени не останется. Документацию некогда будет заполнить.
– Главный врач очень недоволен, – не сдавался начмед. – Я не понимаю, почему вы его не перевязали? Это же дело двух минут.
– А вы не спросили у главного врача, почему врач-хирург должен принимать травматологических пациентов, если у него нет ни специальной подготовки, ни соответствующего сертификата? Почему мы работаем без медсестры? Почему мы сами перевязываем, гипсуем, вправляем вывихи, ставим на место смещенные кости, убираем после перевязочную и прочее? Для чего нас еще загружать плановыми перевязками? Да, хирург может сам, без сестры сделать эту чертову перевязку. Но это только так на первый взгляд кажется, что на это уйдет пара минут. Вы же прекрасно знаете, что нужно не только обработать рану и сменить бинт, но еще помыть за собой инструменты, убрать всю грязь вокруг и сделать запись в амбулаторной карточке и внести его данные в компьютер. Даже при грубом раскладе на все про все уйдет, самое малое минут двадцать. Когда же, позвольте, заниматься своим непосредственным делом: оказывать экстренную помощь? – не давая, опомниться начмеду, скороговоркой выпалил Денисов.
– Что за тон, доктор?! Я, понимаю, вы здорово устали, но нужно держать себя в руках.
– Обычный тон. Это хорошо, что пока еще никто жалобу не накатал, почему пострадавших с переломами пользует малосведущий в этой специальности хирург. Мы же не в глухой тайге находимся, где просто нет других специалистов, а в каких-то пятнадцати километрах от Питера.
– Мы работаем в этом направлении, – замялся начмед, утирая носовым платком со лба выступивший мелкий бисерный пот, заливающий глаза, – мало, знаете ли желающих идти к нам на такую зарплату.
– Увеличьте зарплату и к вам сразу же потянутся люди. И еще, чтоб обязательно взяли перевязочную медсестру и выделяли побольше перевязочного материала на входные дни, тогда, возможно, и перевяжут таких вот деятелей, – демонстративно глянул на часы на мобильном телефоне Денисов. – Если у вас все, то могу уже идти? Десятый час. Смена закончилась. А мне еще писать много.
– Нет, погодите. Вы так и не ответили на мой вопрос – почему не перевязали жалобщика?
– Элементарно! У нас не было времени!
– Допускаю, но нужно было как-то разрулить ситуацию. Поговорить с ним. Объяснить как-то.
– Эдуард Аристархович, мы с доктором, – Денисов кивнул на Виталика, – ночью сделали уникальную операцию: без специальных инструментов, без должной подготовки зашунтировали аорту. Спасли человека. А вы нас сейчас мурыжите из-за какого-то козла, которому было просто лень прийти вовремя в поликлинику или сходить в круглосуточный травпункт. Где она справедливость?
– Хорошо, идите, – чуть покраснел Толь, – я скажу главному, что вы объяснительные позже напишите.
– Дурдом! – громко воскликнул Виталик, когда они вышли из просторного кабинета начмеда, пахнущего свежим ремонтом, в широкий просторный коридор административного здания, выложенный голубым кафелем, и отправились в хирургический корпус, возвышающийся на пригорке серой, неуютной громадой. – Мы с вами такие операции за дежурство сделали. Одно шунтирование аорты чего стоит. Столько народу за сутки приняли, а тут из-за какого-то одного козла столько шума.
– Виталик, – Денисов делая отчаянные взмахи руками, поскользнувшись на крыльце входа в стационар, стараясь сохранить равновесие, – запомни, мой юный друг, какую бы ты ни выполнил большую, уникальную операцию, а ругать тебя всегда станут не за нее, а за такие вот страшные раны на пальце, ушитые в три шва, а то и в два.
– Но, почему?!
– Это жизнь, – тяжело вздохнул Денисов и с силой дернул на себя входную дверь, – у нас же больной всегда прав.
Через два часа полуживой доктор Денисов выполз из тусклого больничного корпуса на залитый ярким солнечным светом двор. Как-то по-весеннему теплое солнце отражалось мириадами слепящих вспышек от той снежной целины, что заполонила все пространство вокруг. Он сощурился, пытаясь слезящимися глазами отыскать протоптанную среди высоких сугробов тропинку. И отыскав ее, поглубже надвинул на брови капюшон куртки, пытаясь по-своему защититься от бьющих в лицо слепящих лучей.
Приминая уставшими ногами снежную вату, хирург побрел по направлению к автобусной остановке. Если ускориться, то можно успеть на двенадцатичасовую маршрутку. Срезать путь не удастся. За ночь столько снега навалило, что можно легко застрять в наметенных сугробах. Насколько это было возможно, он прибавил шаг, постоянно глядя себе под ноги. Навстречу шли люди, кто-то здоровался, кто-то пытался с ним заговорить, но Денисов никого не замечал, а словно сомнамбула брел и брел к остановке.
На едущую до метро маршрутку Денисов все же успел. Ему еще и повезло: нашлось и свободное место. Он заплатил за проезд, прислонился к заледенелому окну и моментально отрубился. Разбудила его уже кондуктор на конечной остановке. Чертыхаясь, он медленно спустился в подземку и, плюхнувшись на угловое кресло в электричке, опять уплыл в царство Морфея. Денисов еще не знал, что проспит свое «Автово», что его разбудят сотрудники метро на последней станции. И что ему придется возвращаться назад, на свою пропущенную станцию метро. Одно он знал точно, что через три дня ему вновь надо будет ехать на суточное дежурство – спасать людей.
Дочка хирурга
Дотлевала узкая розовая полоса над теряющимся вдали горизонтом. Это все, что осталось на потемневшем небе от скатившегося вниз солнца. Сгущающиеся сумерки плотной черной вуалью накрыли изнемогающий от немилосердного зноя полусонный городок. Вместе с закатом и надвигающейся ночью опускалась на опустевшие улицы и покрытые сухой пылью сады и дома долгожданная прохлада. Почти две недели в округе стояла испепеляющая жара. Дородные тучи обходили отчего-то те места стороной, лишь дразня издали своими свинцовыми наполненными живительной влагой тушами изнывающих от липкой духоты жителей. Только ночь на время и приглушала надоевшее всем пекло. От него слабо помогали вентиляторы и распахнутые настежь окна и двери. Пожухли трава и листья на деревьях, цветы поникли, опустив красивые головы. Все живое пряталось днем в скудную тень. Лишь только ночная мгла и освежала истосковавшийся по дождю город.