Король без королевства. Людовик XVIII и французские роялисты в 1794 - 1999 гг. - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Бовыкин cтр.№ 93

На этом фоне в Париже, как и по всей стране, давала о себе знать (не только перед выборами, но и на протяжении всего 1795 г.) ностальгия по былым временам, ассоциировавшимся после стольких лет революционных бурь со стабильностью и отсутствием проблем со снабжением . Немалое число граждан, докладывали агенты,

измученных и уставших от того, что их беспрестанно дурачат и внушают ложные надежды, позволяют себе заявлять, что при старом порядке хлеба хватало даже после плохих урожаев, тогда как ныне, при всем изобилии, не хватает всего и вся. Эти речи сопровождаются жалобами и оскорблениями нынешнего правительства .

Ощущение грядущих перемен (выборов, роспуска Конвента) порой сопрягалось с мечтой о возврате в «потерянный рай»:

Распространяется надежда на монархическую форму правления, со всех сторон слышатся разговоры о том, что нельзя, чтобы все оставалось как есть, что пришло время перемен, что нельзя жить при Республике с ассигнатами, которых не принимают земледельцы .

Замечу, кстати, что находились и граждане, для которых таким раем была эпоха правления монтаньяров: «Возле ворот Мартен одна женщина заявила, что сожалеет о временах гильотины и мечтает, чтобы та работала постоянно» .

Ностальгические воспоминания об ушедших временах сопрягались с все более возраставшей неприязнью народа к власть предержащим. Конвент обвиняли не только в неспособности вывести страну из кризиса, но и вообще во всех смертных грехах. Его депутатов открыто называли ворами и казнокрадами, им припоминали разгул Террора, покорность «децемвирам» и даже сентябрьские убийства . Парижане отчаянно надеялись, что с роспуском Конвента ситуация начнет стремительно улучшаться.

И здесь в полной мере проявлялось действие второго фактора: в Париже царило ощущение, что результаты голосования по «декретам о двух третях» были беззастенчиво сфальсифицированы. В собраниях секций то и дело появлялись люди из других городов с сообщениями о том, что объявленные Конвентом цифры не соответствуют истинному положению дел . Такие сведения приходили, в частности, из Бордо и Страсбурга; говорили также, что Лион проголосовал «за» лишь благодаря десятитысячной армии, расположенной в его стенах . Как может быть, спрашивал у Конвента представитель секции Хлебного рынка, что по всей Франции против декретов проголосовало всего 95 тысяч человек, если только в отвергшем декреты Париже голосовало 75 тысяч? В столице ходили даже слухи, что декреты отвергло три четверти департаментов .

Каков же был действительный процент фальсификаций? Ответить на этот вопрос крайне сложно, поскольку, несмотря на неоднократные просьбы представителей секций и даже требования некоторых депутатов , результаты голосования по декретам в первичных собраниях так и не были опубликованы. Трудно сказать, сыграла ли здесь решающую роль незаинтересованность Конвента в оглашении истинных цифр, или же его просто испугал огромный объем работы, как о том заявил 4 вандемьера Р. Корнило (Cornillau), входивший в Комитет по декретам , но это, пожалуй, явилось одним из самых слабых мест в позиции Конвента, что впоследствии неоднократно толковалось не в его пользу .

Однако едва ли суть была именно в этом: в конце концов, результаты референдума по Конституции VIII года также были фальсифицированы, но Бонапарту это не только не помешало, а скорее, даже помогло. Дело в другом: Конвент стремительно терял доверие граждан - многие парижане не верили, что он способен навести порядок в стране, не верили в бескорыстность депутатов, не верили даже в сообщения о победах на фронтах .

Третьим негативным фактором стала угроза возвращения к временам диктатуры монтаньяров, которую все более явственно ощущали парижане, причем особенно болезненно - жители зажиточных районов города. Чем больше Конвент выказывал готовность опереться на санкюлотов, тем более реальной выглядела эта угроза . Порой секции даже принимали постановления вновь арестовать недавно выпущенных из тюрем «террористов» . Особое возмущение вызвало решение депутатов вооружить санкюлотов: так, например, секция Обсерватории приостановила исполнение этого постановления «под тем предлогом, что одни лица, о которых идет речь в этом постановлении, изобличены в грабежах и растратах, другие - в том, что стреляли из ружей в своих братьев» . Не пройдет и года, как Даникан напишет: «Национальный Конвент! Вновь вооружив террористов, ты узаконил наше восстание» .

Особенно часто «террористам» припоминали сентябрьские убийства 1792 г. , участников которых Конвент в те дни, как считалось, выпустил из тюрем. Messager du soir, следуя своей привычке подшучивать над всем и вся, даже опубликовал 29 сентября ироничную переделку «Марсельезы»:

Вперед, победители второго сентября,

Ускользнувшие из рук закона.

Хлыщи, надушенные амброй,

Вновь торжествуют.

К оружью, вот наши жертвы!

Надо поднатужиться,

Если мы хотим перебить

Всех свидетелей наших преступлений!

К кинжалам, мои друзья!

Построим эшафоты!

Покроем же, покроем французскую землю

Трупами и палачами .

Однако многим парижанам было не до смеха: ходили слухи о возрождении Якобинского клуба и возвращении Террора .

И - наконец - четвертый фактор. Конвент, в известном смысле, стал заложником революционной риторики, постепенно менявшей начиная с выборов в Генеральные Штаты, самоощущение народа, и опыта, который приобрели жители Парижа в ходе восстаний 1789— 1795 гг. Разговоры о народе-суверене, ощущение, что народ не всей Франции, а даже одной только её столицы настолько всемогущ, что может в одночасье решить судьбы власти, не прошли даром. Робеспьер и его сторонники проделали огромную работу по ослаблению Коммуны и секций, однако восстания в жерминале и прериале III года Республики показали, что парижане всё ещё представляют собой грозную силу. И оказалось достаточно «декретов о двух третях», которые трактовались как покушение на право народа свободно изъявлять свою волю, чтобы это вызвало всеобщее возмущение и желание поставить Конвент на место.

В то же время законодатели считали, что лишь они имеют право говорить от имени всего народа Франции; Жерминаль и Прериаль ожесточили их, но не сделали осторожнее. И хотя поначалу в обращениях к жителям столицы депутаты были довольно умерены, их пренебрежительное отношение к приходившим в Конвент представителям секций и резкие выступления, звучавшие с трибуны Конвента, вызывали в народе живейшее возмущение: парижанам казалось, что на них клевещут перед лицом всей Франции. «Вы распространяли, развешивали повсюду самую ужасную клевету против парижан; вы лишали нас всякой возможности на нее ответить и объясниться перед департаментами, обрывая любые связи» , - говорилось в воззвании секции Лепелетье, принятом в ответ на обращение Конвента от 3 вандемьера.

Сочетание всех этих факторов привело к тому, что и без роялистской пропаганды обстановка в Париже к концу сентября накалилась. 19 сентября в докладах полиции впервые появилось предупреждение о грядущем восстании , однако главной его причиной тогда назывались отнюдь не интриги роялистов, а ненависть к торговцам, земледельцам и, наконец, к правительству, которое не может положить конец перебоям в снабжении и росту дороговизны .