Король без королевства. Людовик XVIII и французские роялисты в 1794 - 1999 гг. - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Бовыкин cтр.№ 130

   6. ваши войска должны будут подчиняться на территории моей страны той же дисциплине и служить так же, как мои собственные, без единого исключения [...] для меня невозможно терпеть на своей службе войска, которые носят форму, отличную от формы моих войск, любую кокарду, не такую, как в моей армии, и любые символы на знаменах, отличные от символики моей Империи. Я льщу себя надеждой, что Вы будете мне признательны за откровенность, с которой Я выражаю свои мысли предварительно с тем, чтобы избежать впоследствии любого недопонимания...

В постскриптуме Павел I приписал:

В данном письме я не затрагивал пункт о принесении войсками присяги, будучи полностью уверен, что Ваша Светлость сами почувствуете, что мне не подобает иметь при себе и на своей службе войска, не принесшие мне общепринятую присягу.

Послание написано в довольно холодном тоне, видно в нём и определённое недоверие к принцу: пообещав сохранить за французскими офицерами их звания, император подстраховывался и подчёркивал, что это коснется только тех, кто получил звание до принятия им соответствующего решения. Однако едва ли можно полагать, как утверждает Ф. д’Агэй, что «огромным сюрпризом для эмигрантов оказалась организация армии в соответствии с русскими порядками», а изначально предложение Павла I «предполагало значительную степень автономности» .

Попутно можно заметить, что интеграция эмигрантского подразделения в ряды армии другого государства не была изобретением российского императора: под испанским командованием давно уже сражались французские эмигранты во главе с маркизом де Сен- Симоном . Депутат от дворянства в Генеральных штатах, после роспуска Учредительного собрания, он эмигрировал в Испанию и создал «Католический и королевский легион Пиренеев», который иногда даже называли «легион Сен-Симона». Легион стал частью испанской армии и пребывал в таком качестве даже после заключения мира с Республикой. В 1796 г. маркиз сформирует и возглавит так называемое Бурбонское подразделение, которое просуществует в испанской армии до 1931 г., хотя с 1814 г. уже не будет формироваться из французских эмигрантов .

Окончательное согласие на переход корпуса на русскую службу было дано императором в начале августа 1797 г. , в середине сентября Людовик XVIII сообщил об этом принцу Конде . Однако в конечном счете французы, даже зная, что лучшего ожидать не приходилось, счастливы не были. Офицеры Конде оказались недовольны условиями жизни, перлюстрацией писем на родину и тяготами русской службы . Дальнейшая история корпуса оказалась печальной: использовав его в боях с французами во второй половине 1799 г., Павел I отдал армию Конде на содержание Англии, а вскоре после Люневильского мира между Австрией и Францией в июне 1801 г. она была распущена.

Так, с лёгкостью пойдя на приглашение в свои владения Людовика XVIII и корпуса Конде, Павел I с той же лёгкостью от них избавился. Свидетельствует ли это о том, что император не испытывал к королю никакой личной симпатии, дав тому приют и содержание лишь по политическим соображениям? Несомненно. Изначально Павел I, не до конца адекватно оценивая возможность России влиять на европейские дела, видел себя миротворцем и полагал, что в его силах добиться всеобщего блага: и для России, и для Франции, и для Пруссии, и для имперских государств, и для Бурбонов. К 1799 г. все эти планы рассыпались как карточный домик. И хотя российский император не отказывался от признания Людовика XVIII законным королём и титуловал его по всем правилам дипломатического протокола как «пресветлейшего, превосходительнейшего и державнейшего Государя, нашего Любезнейшего брата и друга» , это не помешало ему, когда возникла такая необходимость, отказать «брату и другу от дома».

Между тем положение власти во Франции оставалось неустойчивым. Переворот 18 фрюктидора позволил республиканцам достичь тактических целей, но не решил ни одной из стоявших перед Директорией проблем.

В историографии бытует утверждение о том, что «правительство вынуждено было вести борьбу на два фронта: против монархистов, включая их непримиримое крыло - роялистов, и против остатков партии монтаньяров-якобинцев, не смирившихся с поражением 9 термидора. Не располагая достаточной опорой в стране, Директория сплошь и рядом прибегала к государственным переворотам как к средству сохранения власти. Причём она не стеснялась в борьбе с монархистами звать на помощь якобинцев и наоборот. Такая политика тактических союзов то с одной, то с другой из крайних партий в зависимости от того, кто считался главным врагом в данное время, получила название “политика качелей”» .

Эта точка зрения, во многом верная по форме, опирается как на знаменитый лозунг того времени: «Ни короля, ни анархии», так и на выражение «политика качелей», активно употреблявшееся ещё историками XIX в. И всё же она нуждается в уточнении: при Директории монархисты и якобинцы отнюдь не были равнозначными силами. Ещё в 1971 г. в монографии, посвящённой антиякобинскому перевороту 1798 г., Сюратто писал: «Остаётся только выяснить и осознать, соответствовала ли эта ситуация настоящему заговору (это не так) или настоящей опасности (это отнюдь не так) или же, на худой конец, были ли Директория и её сторонники искренними, думая так или заставляя так думать? Выборы VI года не были, как пишут, “в основе своей проякобинскими”, а опасность была лишь краткосрочной» . Тридцать лет спустя, в специальном исследовании, посвящённом неоякобинизму, Б. Гэно пришёл к выводу о том, что неоякобинизм, хотя и эволюционировал в сторону парламентской партии в современном смысле слова, так и не породил никакой теории, способной стать республиканской альтернативой . Он оставался течением, конгломератом личных связей, пользующимся определённой поддержкой на местах. Неоякобинцы стремились к «обновлению» и «демократизации» республиканских институтов, не имели чёткой стратегии, разрывались между ностальгией по «прекрасным денькам 1792 года» и стремлением объявить «отечество в опасности» .

Таким образом, реально в стране соперничали всего две основные политические силы, и роялисты не теряли надежды на завоевание власти. Казалось, что самое разумное для них - идти прежним путём: готовить при английском финансировании восстание внутри страны. В конце 1797 г. Уикхэм сообщал, что Ж.-Ф. Вовильер (Vauvilliers) и К. Журдан (Jourdan) призывают Англию продолжать «активное, хотя и тайное участие во французских делах», имея дело с «партией умеренных». Два других столпа их плана: всеобщее восстание в южных департаментах Франции, если ведущиеся Директорией войны потребуют реквизиций, и подготовка к удару в Париже, по поводу которого, отмечает Уикхэм, «депутаты сказали, что у них есть разработанный план, который они готовы представить британскому правительству» . Время очень быстро показало, что эти проекты нуждаются в корректировке.

В феврале 1798 г. Уикхэма сменил Джеймс Тэлбот (Talbot) - молодой родственник лорда Гренвиля, которого тот хотел пристроить в английское посольство в Швейцарии. Ему пришлось гораздо сложнее, чем предшественнику: с самого начала года на территории швейцарских кантонов начали возникать дружественные Франции «республики-сёстры». Тэлботу предстояло действовать в подполье, лишённому дипломатического прикрытия. Перед отъездом из Лондона