И нет у него слабостей. Больше нет.
Он выучил английский, слушая диски в московских пробках. И бабы – больше никаких баб: Татьяна знает, что теперь он ей безупречно верен. Что можно солисту, то нельзя директору балета. Никаких глазок, улыбок, шуточек, цапанья за коленку, не говоря о большем – ночи в номере на гастролях, эх! Ни-ни. Коготок увяз – всей птичке пропасть. А пропадать Аким не хотел.
Даша напрасно пыталась попасть глазами ему в глаза.
С ее ростом Акиму пришлось чуть ли не задирать голову – чтобы все-таки смотреть поверх нее.
Ну и балерины пошли, негодовал он. Баскетбольная команда. Это все с французов началось, с Гиллем. У нас таких дылд раньше из хореографического училища отчисляли. Чтобы смогла закончить обычную среднюю школу и получить другую профессию. Зачем зря учить? – она же встанет на пуанты и окажется выше любого парня.
Аким-танцовщик таких балерин терпеть не мог. Да ее поднимать – надорвешься.
Но Аким-директор заставил себя полюбить и Белову. Публике нравится. Критики верещат от счастья. Гастрольный план забит под завязку. Деньги, деньги, деньги. Если завтра его вышибут из этого театра… Тьфу-тьфу-тьфу, конечно. Допустим, не завтра, а через пару лет, и не вышибут, а подсидят, – в жизни ведь случается всякое! Из театра уходят – все. Никто не сидит в кресле пожизненно. Так вот, когда такое случится с ним, к этому моменту его CV будет выглядеть так, что он станет желанным кандидатом на кресло в любом европейском театре.
Английский он уже выучил.
А пока – со всеми построже. Особенно с этой. Пока она еще не обросла здесь знакомствами, сразу поставить на место.
Но говорить – мягко.
– Даша, у меня сейчас встреча. С новым председателем Попечительского совета.
Она посмотрела ему за спину. Все режиссерское управление в сборе. И даже фотограф театральной многотиражки «Наш театр» Миша, с хомутом камеры на шее.
– Давай это подробно и спокойно обсудим. После встречи.
Он нажал на слова «спокойно» и «после». И даже посмотрел ей в глаза, думая при этом про нового председателя: «Где ж этого козла носит?»
– Посиди в буфете пока, я здесь закончу и сразу к тебе спущусь. Мы это все немедленно уладим. Не волнуйся, спектакль ты знаешь. Мальчики тоже все знают свою партию. Просто поддержки проверите – а на это время есть.
– Дело не в поддержках.
«Я возвращаюсь в Питер», – вот в чем. Но сказать не успела.
– Ясно же, что тут какое-то недоразумение.
– Я…
– Ты их не так поняла.
«Ладно. Я уезжаю. Не хочу даже вникать», – сразу успокоилась Даша.
«Вроде успокоилась, – остался доволен собой Аким. Уф. – С бабами всегда так трудно», – пожалел он себя.
Непринужденно потеснил Дашу к выходу.
– Хорошо, – кивнула она: – После.
Подумала: «Позвоню пока в Питер». С кем сперва поговорить? С худруком? С директором театра? Или с директором балета? Они, конечно, немного обижены, из-за Лондона. Но сумеют сделать вид, что нет. Ведь она возвращается, разве не это – главное?
– Хорошо, – повторила.
– Вот и славно, – обрадовался легкой победе Аким. И оба чуть не получили по лбу дверью. Запыхавшийся дядька в сером костюме ввалился между ними.
Аким фальшиво просиял:
– А, вот вы где!
Борис извинился за опоздание.
– Простите, пробки.
Все тут же захлопали. Фотограф Миша поднял камеру. Аким интимно подхватил Бориса под руку. Их окатила вспышка. У Бориса перед глазами поплыли синие червячки. Даша двинулась к двери.
– Даша, погоди, – приподнято окликнул Аким. Схватил ее за руку, подтянул обратно.
– Знакомьтесь, пожалуйста. Борис Анатольевич Скворцов, наш новый, но уже очень нам дорогой председатель Попечительского совета. По совместительству – глава «Росалмаза». Алмазы России, так сказать, сокровищам русского балета.
Он услужливо отряхнул Борису рукав. Хохотнул:
– Где только вы пыль у нас нашли?
И показал:
– А это та самая Даша.
Борис смутился. Даша почувствовала камень под диафрагмой. Тошное ощущение, что тебя поволокло совсем не туда, куда ты собралась.
А мужик в сером костюме заговорил. И все говорил, говорил. Речь, видно, приготовил заранее. Даша не слушала. Думала, как позвонит своим в Питер. Что скажет.
Мужик в костюме умолк. Все захлопали. Он больше ничего не сказал. Даша поняла, что закончил.
Он протягивал ей ключи.
«Не рада, что ли? – удивленно подумал Борис: странная. Да, после Питера Москва ей, наверное, кажется диким местом. Мне тоже так казалось, весь первый год, если не больше».
Он приветливо улыбнулся:
– Знаю, что в Питере у вас был вид из окна получше, но мы постарались не ударить в грязь лицом.
Даша хотела возразить. Он очень ошибается: не был, а скоро снова будет.
– Даша, ну ты подвинься ближе, подвинься, – замахал ладонью фотограф Миша. – А вы – ключи поднимите повыше. Только лицо себе ими не закрывайте.
Белова протягивать за ключами руку не спешила. «Не понимает?» – подумал Борис: квартиру ей не сняли, а купили, насовсем.
А Даша думала, кому сначала позвонить. Авдееву? Или Кикину? Авдеев самый главный. Но он дирижер. А Кикин – не главный, но он директор балета. С кого начать?
– …Зато этот вид – полностью ваш, – улыбнулся Борис. – Это ваш дом, не общежитие. Вот видите, я про вас читал в Интернете.
Лицо у нее окаменело.
М-да, понял свой промах Борис. «Нет, это добавлять не стоило. Вышло типа богатенькие московские буратино башляют питерской золушке – у нас такое ненавидят». У нас – в Питере.
А Даша думала: «Позвоню сперва Авдееву. Он нормальный».
– Ближе, ну! – из-за камеры крикнул Миша. – Аким, встань тоже рядом, а? Для горизонтальной картинки. Режуправление, тоже. Встаньте вокруг. Полукругом!
Все засуетились, обходя друг друга, чтобы не столкнуться.
– Теснее! Не все влезают, – командовал Миша, сверяясь с видоискателем. – В центре: обнимитесь. Что вы, как неродные!
Борис положил ладонь на талию. Ужасно твердую и горячую под лайкрой. Совсем какую-то не женскую. Будто трогаешь дерево, а оно – теплое. От удивления обернулся на Белову. Сказал – но вышло с дурацкой игривостью:
– Здесь у вас друзья.
– Не вертимся, – предупредил Миша.
У нее даже веки не дрогнули. Улыбка сияла. Глаза как стеклянные таращились в сторону камеры. Борис вспомнил сцену на лестнице.
– Я знаю, как вам сейчас, – шепнул он, глядя перед собой.