Танец страсти - читать онлайн книгу. Автор: Полина Поплавская cтр.№ 31

Зал был совершенно пуст. В недоумении девушка села в кресло в последнем ряду, и почти сразу же свет погас, а на экране появились слова: “История катастрофы”. Мужской голос по-английски комментировал сменявшие друг друга кадры, но почему-то Малин не могла разобрать ни слова. Правда, все было ясно и так.

Старинный город, по узкой улице бредет пожилой человек, судя по одежде — знатный. Следующая картинка: он на верфи в Блазихольмене разговаривает с другим человеком, на том черная одежда и шляпа с высокой тульей. Оба рассматривают остов строящегося корабля и груду бревен, сваленную неподалеку. Придворный — из английского текста Малин удалось понять, что его зовут Йохан Буреус, он известный ученый, один из учителей короля Густава Адольфа — соглашается с тем, что говорит ему человек в черном…

А вот Буреус уже у себя в кабинете. На большом столе — чертежи с планами корабля и детальные эскизы статуй, которые должны украсить “Васу”. Дверь в кабинет приоткрыта, в нее заглядывает слуга — к ученому пришел посетитель, судя по одежде — простой крестьянин. Слуга пытается выпроводить настырного посетителя, но не может: сжимая в руках потрепанную шляпу и кланяясь, он входит в кабинет.

Долгое время Буреус не понимает, что ему нужно: да, он давно интересуется народными сказаниями, записывает их, но сейчас не время — ученый принимает рассказчиков по другим дням. Однако крестьянин не уходит — даже после того, как ему протягивают несколько монет. Он что-то бубнит про лодку и про деревья и, похоже, о чем-то просит ученого. Или на что-то жалуется? Должно быть, кто-то незаконно срубил корабельный лес на его участке. Буреус советует ему обратиться к мировому судье, но тут крестьянин в отчаянии бросается к нему в ноги, в ужасе твердя о всеобщей погибели. “Густав Васа знал об этом, — говорит крестьянин, — а нынешние все забыли”. И вновь что-то бормочет о могучем ясене, который рос среди дубов, а потом хватает Буреуса за одежду со словами: “Не делайте из него лодку, она всех погубит, потому что погибло Мировое древо!” Нараспев крестьянин читает древнюю сагу: конь Одина — это ясень, на ствол которого нанизано девять миров.

“Иггдрасиль?” — удивилась Малин и проснулась.

Осеннее солнце светило по-особенному, почти как летом, стараясь напоследок согреть и повеселить горожан. Оно словно говорило: “Торопитесь! Ловите мое последнее тепло, скоро наступят холода!” И все живое откликалось на этот призыв: жадно тянулись к свету последние листья на деревьях, уличные коты подставляли бока теплым лучам. Солнце пригревало и скамейку в парке, и двух беседующих стариков на ней, и тоненькую темноволосую девушку, куда-то спешащую на велосипеде.

Фру Йенсен позвонила в тот момент, когда Малин, разглядывая карту города, выбирала маршрут для велосипедной прогулки — не хотелось упускать последнее тепло. Выслушав приглашение бывшей преподавательницы погулять с нею, девушка решила отправиться на юго-восточную окраину города на велосипеде: ехать было неблизко, но в такой замечательный денек это даже приятно.

Если бы не нужно было следить за дорогой, Малин с удовольствием зажмурилась бы, наслаждаясь сочетанием солнечного тепла и студеного, уже вполне осеннего ветра. Но вдруг солнце ушло и небо потемнело — Малин увидела, что серая ватная туча, подкравшись незаметно, со спины, преобразила улицу: прохожие разом заторопились, ускорили шаг. Когда до набережной, где фру Йенсен назначила встречу своей ученице, оставалось минут десять езды, с неба упали первые снежинки.

Они шли по тихой улице, уже припорошенной снегом. А ведь утром еще ничто не предвещало такого поворота событий! Снежинки кружились в воздухе, щекоча, садились на лицо, отважно бросались под ноги. Но земля еще не готова принять их — попадая на согретый солнцем асфальт, снежинки таяли, превращаясь в слезы по ушедшему лету, солнцу, теплу. И все же как приятно ощущать их на своих ладонях! В этом было что-то от чуда — за один день побывать и в лете, и в зиме. Малин чувствовала себя счастливой — она могла видеть само движение жизни, и ей казалось, что она понимает разговор деревьев и ветра, снежинок и крыш, увядающей травы и прощающегося с ней солнца.

Других прохожих на улице почти не было, и две неторопливо бредущие женщины, пожилая и юная, словно плыли вне времени и пространства и выглядели такой же частью застывшей в безветрии картины, как молчаливые дома и деревья.

Фру Йенсен рассказывала девушке, что один из бывших учеников, Фридрих Петтерсен, недавно прислал ей письмо. Он служил капитаном в торговой компании и обошел всю Европу. Письмо пришло из Египта. Фридрих писал, что выбрал удобный момент и смог, наконец-то, осмотреть египетские пирамиды.

— Ты помнишь, каким он был? — спрашивала фру Йенсен. — Нет? Ах, ну да, он же старше тебя. Посмотри, каким он стал красавцем!

Она вынула из сумочки фотографию, с которой улыбался коричневый от загара мужчина в белых шортах и белой рубашке с короткими рукавами. “Так-так, кажется, фру Йенсен не прочь устроить мою судьбу”, — подумала Малин, глядя на фото и слушая, как учительница нахваливает своего бывшего ученика:

— Он любил две вещи: море и историю. Море, конечно, перетянуло. Но и любовь к истории дает себя знать… Он часто сообщает мне в письмах исторические подробности о тех местах, где ему удалось побывать.

И фру Йенсен, еще раз с удовольствием взглянув на фотографию, убрала ее назад в сумочку.

— Кстати, что ты думаешь о Египте и о египетской мифологии?

— Честно говоря, ничего не думаю, — призналась Малин.

— А напрасно! Эти мифы могут послужить прекрасной основой для твоей очередной постановки. Взять хотя бы миф о бегстве богини Тефнут в Нубийскую пустыню. Я так и вижу тебя, моя дорогая, в роли своенравной богини-львицы.

— Почему львицы?

— Тефнут часто изображали львицей. Чуть что — она уходила в пустыню, подальше от людей, и из-за этого в Та-Кемет случались продолжительные засухи.

— Та-Кемет… — повторила Малин. — Как красиво звучит!

— Еще бы! Но, вообще-то, никто не знает, как на самом деле звучали в Египте названия и имена — они засекречивали имена от сглаза, особенно имена фараонов, так что те иногда и сами не помнили, как их зовут. А теперь уже — никто не узнает… Ну так вот, Тефнут считала, что ее недостаточно ценят — и чуть не погубила все живое, покинув Та-Кемет. Вот так и бывает: все твое внимание занято чем-то одним, а другое, чем может быть наполнена твоя жизнь, страдает. — “Это-то уж точно сказано специально для меня”, — с улыбкой подумала Малин.

Они свернули в переулок, ведущий к набережной, и от воды дохнуло холодом. Малин поежилась и спрятала руки в карманы пальто.

— Трудно поверить, что сейчас где-то жара.

— Знойная пустыня, крокодилы, пальмы… — с улыбкой подхватила фру Йенсен. — Кстати, внук моей соседки, Илмы, смастерил к уроку истории удивительную поделку: макет пирамиды Хеопса из спичечных коробков высотой около полуметра, а рядом с пирамидой — пальма. Так что бы ты думала, для большего сходства сорванец обклеил ствол дерева мамиными накладными ногтями! Получилось очень похоже. — Малин улыбнулась. — Ну ладно, я тебе про Египет, а ты совсем замерзла. Пойдем ко мне, я тебя чаем отогрею!