Танец страсти - читать онлайн книгу. Автор: Полина Поплавская cтр.№ 17

Но, как и следовало ожидать, нужных таблеток не было. Без особой надежды она пошарила по соседним полкам. Под руку попалась бутылка вина — она купила его еще летом. Французское, дорогое, и куплено было не просто так — она хотела устроить сюрприз Бьорну. Но Бьорн в тот день не появился, бутылка была забыта в шкафу и пылилась там уже третий месяц. Малин вспомнила, как в детстве во время простуды ее поили подогретым сухим вином такого же густого бордового оттенка.

Малин никогда не приходилось готовить глинтвейн, но она видела, как его варили на театральных вечеринках. Старательно припомнив последовательность действий, она заставила себя взяться за дело. Но сначала попробовала вино, сделав глоток прямо из горлышка — ну и кислятина! Надо добавить побольше сахара — иначе пить это будет невозможно.

Через пятнадцать минут она сидела на расстеленной кровати, держа в руках кружку с ароматным дымящимся напитком, и осторожно прихлебывала из нее. После первых же глотков по телу стало разливаться долгожданное тепло. Озноб медленно отступал. Постепенно ломота сменилась приятной истомой.

Она не заметила, как задремала, ощущая во сне приятную легкость — как награду за все свои вечерние мытарства. Бушевавший за окном дождь внезапно стих, и вдруг наступившая тишина разбудила девушку.

За окном луна освещала мокрые крыши домов, и от ее волшебного света, многократно отраженного на крышах синевато-серебристыми пятнами, на Малин неожиданно повеяло ощущением близкого счастья. Как давно она не испытывала этого чувства! Боясь потерять его, Малин закрыла глаза, и ее ушедшая любовь вдруг отозвалась в душе незнакомой до этого сладостной горечью. Впервые за последние дни она не казнила себя за наивность. Ей удалось наконец понять: все, что она чувствовала эти три года, не стало ложью только потому, что ее возлюбленный был неискренним.

Знать про себя, что умеешь любить, — это уже большой подарок от жизни, думала она. Ей неожиданно стало легко вспоминать — воспоминания больше не причиняли саднящей боли, до сих пор сопровождавшей ее мысли о Бьорне.

Как начинались их отношения? Однажды на обычной вечеринке после спектакля их прежний режиссер, Беним Клауфсон — грузный мужчина средних лет, обремененный семьей и подагрой, — сказал, что больше не может позволить себе работать бесплатно. Да и вообще, как можно ставить “Ромео и Джульетту” на музыку Шостаковича без костюмов и декораций?

“Ромео и Джульетта”… В этом спектакле предстояло танцевать Малин и Бьорну. И, чтобы спасти давно задуманную постановку, Бьорн сам предложил себя в качестве режиссера. Малин была счастлива — она мечтала об этой партии, тем более до этого заглавных ролей у нее не было.

Бьорн танцевал хорошо. Не обладая яркой индивидуальной пластикой, он, тем не менее, был очень техничен, а с такими партнерами удобнее всего репетировать, хотя, может быть, не очень интересно выступать. О том, что у ее будущего партнера есть режиссерское образование, Малин узнала только на той вечеринке. Она сама подошла к Бьорну, чтобы порасспросить, как он собирается ставить спектакль. По поводу “Ромео и Джульетты” у нее были собственные идеи, которые она тут же ему высказала. Бьорн слушал внимательно, и Малин было очень приятно: ведь тогда мало кто прислушивался к ее рассуждениям.

Ободренная вниманием Бьорна, она так увлеклась, что начала тут же показывать ему какие-то движения, а он, ничуть не удивившись, помогал ей в качестве партнера… С ним было так просто — Малин не смутилась, даже когда поняла, что вся труппа смеется над ними. А потом они хохотали вместе со всеми, а еще через какое-то время весело и незаметно напились, и почти половина труппы оказалась у Малин дома, устроив в ее небольшой студии шумную бестолковую толчею… Вообще-то она довольно смутно помнила остаток того вечера — никогда ни до, ни после Малин не выпивала так много вина… Но в тот день между ними ничего не произошло — утром она проснулась в своей постели одетой, правда, обнаружив рядом с собой постороннее тело, вернее, целых два.

Одно тело принадлежало Бьорну, второе, прижатое к стене, — Феликсу, его приятелю. Оба спали, но когда Малин приподнялась на локте, чтобы понять, сколько же человек осталось у нее ночевать, Бьорн открыл глаза. Тихо, стараясь не разбудить Феликса, он провел рукой по растрепавшимся волосам девушки, а потом его рука пыталась соскользнуть вниз, но Малин сердито отодвинулась, и Бьорн скорчил виновато-разочарованную гримасу.

А через час, когда танцоры, наскоро выпив по чашке крепкого кофе, вываливались из ее квартиры, Бьорн задержался в прихожей и, взглянув на Малин своими серо-голубыми глазами, так похожими на ее собственные, сказал:

— Ну, прощай, девица Капулетти.

Малин хотела ответить: “Увидимся на репетиции, Монтекки”, — и выставить его вслед за остальными, но не смогла… Его прозрачные глаза словно загипнотизировали ее. Должно быть, она и в самом деле была нужна ему тогда…

Как ни старалась, она никак не могла воскресить в памяти то, что происходило между ними в то утро в постели. Она помнила только то, что Бьорн был очень нежен, а ей было так хорошо, как не бывало никогда в жизни.

Малин грустно усмехнулась и заворочалась под одеялом, пытаясь найти наиболее удобное положение для своего тела, только что счастливо избежавшего, как она надеялась, простуды… За окном вновь начал ритмично постукивать дождь, потом этот ритм перешел в плавное перекатывание шарика из тополиного пуха по какому-то узкому деревянному желобку, потом шарик обратился в туман, оседающий на скалах в каком-то незнакомом месте, и она забыла о том, что ей уже снится сон.

Открытые ставенки Музея музыки — как ноты. Каждый раз, проходя по Сибильгатан, Малин ждала, когда появится это песочного цвета здание с черными открытыми ставнями. Она не умела читать нотные записи, но была уверена, что на стене черным по бежевому записана какая-то музыкальная фраза — недаром же эти закругленные сверху черные щитки так приветливо топорщатся ей навстречу.

У Ниброплана она свернула на Биргер Йарлс, к Смолсгатан быстрее, чем сообразила, почему не хочет идти вдоль скверов и уличных кафе. Там Малин подстерегали горькие воспоминания. Она день за днем отучала себя от них в театре при встречах с Бьорном и с Хельгой, из-за которой теперь проводила в гримерке меньше пяти минут за день. Эта ежедневная работа постепенно приносила плоды: боль стихала, оставшись едва ощутимым привкусом горечи где-то у основания языка, когда Малин приходилось напрямую обращаться к Бьорну, и едва слышным звоном в ушах, сопровождавшим болтовню Хельги. Хельге надо отдать должное, та продолжала вести себя так, словно ничего не случилось. Впрочем, для нее и в самом деле ничего не случилось: обычная интрижка, затеянная ради карьеры, сколько таких еще будет?..

А Малин боялась проходить по Кунгстредгорден, где в день объяснения с Бьорном она оставила велосипед, шарахалась от душного бара рядом с театром, где они прежде часто бывали вдвоем. Некоторые места превратились для нее в заповедные зоны, нарушить границы которых значило обречь себя на вечер судорожных рыданий — такой невыносимой вдруг становилась тоска.