Цепи его души - читать онлайн книгу. Автор: Марина Эльденберт cтр.№ 15

«Он любит причинять женщинам боль».

Отмахиваюсь от этой мысли, как от надоедливой мухи, поворачиваюсь к нему спиной. Его пальцы отводят волосы: все еще тугие, не разошедшиеся локоны. Невольно выдыхаю, когда по шее течет цепочка прикосновений. Коротких, непростительно откровенных касаний от позвонка к позвонку.

Вздрагиваю, когда слышу первый щелчок: невидимые, скрытые под полоской ткани застежки платья освобождают меня из плена наряда. Жесткий лиф становится гораздо свободнее, но юбка держится на кринолине. До той минуты, когда, когда Орман касается завязок на талии, и обручи оседают к моим ногам вместе с волнами атласа.

Прикосновение-воспоминание — к обнаженным плечам, заставляет все внутри сжиматься. Сладко, от бесстыдного предвкушения, перетекающего в легкий будоражащий страх. Я чувствую, как холодный воздух скользит по коже, оттеняя след горячих ладоней. Это платье не предполагает нижней рубашки, поэтому сейчас на мне только корсет и панталоны.

Ах, да. Еще туфельки с чулками, но думать об этом как-то странно. Особенно сейчас.

— Шарлотта.

Орман разворачивает меня лицом к себе, прямо так, в ворохе тряпок.

Поднять на него глаза… наверное, раньше я бы просто не осмелилась, но сейчас поднимаю. Не знаю, что сейчас отражается в моих, но в эту минуту Эрик подхватывает меня на руки и несет к кровати.

Теперь я все превращаюсь в одно сплошное оголенное чувство. Там, где грубая ткань его пальто касается моей кожи, она начинает гореть. Там, где касаются его руки — плавиться. Прохладный атлас напоминает о постели, на которой я лежала, когда он меня рисовал. Веревки, стягивающие тело, касающиеся меня везде. От воспоминаний о них по телу проходит дрожь, от кончиков пальцев до макушки, как по звенящей струне. Ловлю взгляд Ормана и понимаю, что тереблю прядь, наматывая ее на палец.

— Почему ты дрожишь? — хрипло спрашивает он. — Замерзла?

Пальто летит на пол, следом за ним — фрак и шейный платок. Орман раздевается, глядя мне в глаза, и этот взгляд (неотрывный, глубокий, темный) заставляет меня гореть, хотя в комнате свежо.

Нет, я при всем желании не могу сказать, что я замерзла.

— Нет. Просто…

— Просто? — Он опускается рядом со мной на кровать, стягивая с меня туфли. Касается пальцами лодыжек, пробегается по ноге до колен, снимает чулки. Сначала один, затем второй, повторяя каждый оголившийся дюйм кожи пальцами, и я подавляю желание отползти подальше. Просто потому, что это так неестественно для меня, так… ново и остро.

— Нет, ничего.

Смущение затапливает меня целиком, когда по щелчку его пальцев над нами вспыхивают магические светильники.

Первый, второй, третий.

Шары рассыпают свет, поэтому сейчас мне хочется отодвинуться и натянуть одеяло до подбородка.

— Зачем?.. — спрашиваю я.

Получается низко, незнакомым мне голосом, идущим из глубины груди.

— Потому что я хочу видеть тебя. Всю. — Он касается прядки, падающей мне на лицо, заправляет ее за ухо. А потом подается вперед, и я отклоняюсь назад — неосознанно. До той минуты, когда чувствую, что дальше просто упаду без опоры, но Орман не останавливается.

— Везде, — произносит он.

Так, что я краснею даже раньше, чем до меня доходит смысл его слов. А потом он ослабляет шнуровку корсета (едва-едва) и тянет его вниз. Медленно, по ставшей безумно чувствительной груди, по напряженным соскам, цепляя их грубой тканью. Перед глазами темнеет от острого, яркого наслаждения, с губ срывается стон (раньше, чем я успеваю его поймать). Кусаю губы, чтобы прийти в себя, но в себя не приходится. Под взглядом Ормана, под скольжением жесткого каркаса, открывающего кожу дюйм за дюймом. Когда граница корсета оголяет соски, выдыхаю, пытаюсь сесть и закрыться, но он перехватывает мои запястья.

Таким быстрым, отточенным жестом, словно знал, что я собираюсь сделать.

Браслеты пальцев смыкаются на руках, а потом он разводит их в стороны и легко подталкивает меня, заставляя лечь на кровать.

— Везде, — повторяет негромко, и взгляд у него сейчас совсем сумасшедший.

Мысль об этом приходит в ту же минуту, когда Орман заводит мои руки над головой и наклоняется ко мне. Кажется, что он сейчас снова меня поцелует, и он целует…

Туда, где краешек корсета цепляет сосок.

Прикосновение выходит таким пронзительным, что я вздрагиваю всем телом.

Не дрожу, именно вздрагиваю, когда волна удовольствия прокатывается от зажатых в тиски его пальцев запястий до самых ног. Впрочем, в следующий миг меня уже накрывает второй: губы Ормана плотно обхватывают сосок, кончик языка касается безумно-чувствительной вершинки.

— А-а-ах…

Дыхание вырывается вместе со стоном. Мне кажется, что все, до предела. Особенно когда он перехватывает мои руки одной, а второй скользит по шее, цепляя грудь и спускаясь все ниже. Прикосновения через корсет почти не чувствуются, скорее, звучат во всем теле предвкушением.

Он плотнее сжимает губы, вырывая у меня сдавленный всхлип. Проводит рукой между моих ног, прямо в разрезе панталон. Пытаюсь свести бедра, но в это мгновение меня обжигает пронзительно-острая вспышка укуса. Боль, обычно отрезвляющая, сейчас расходится от вершинки груди по всему телу. Пьянящим, будоражащим, диким чувством. Прохладный воздух обжигает собравшийся тугим комочком сосок, когда Орман произносит:

— Не смей закрываться от меня, Шарлотта.

Не смей.

Это звучит как приказ, в его глазах — тоже приказ: жесткий, подобный тому, что он так привык отдавать. Он почти касается моей груди губами, дует на нее — легонько, скользя пальцами там, внизу.

Медленные, дразнящие прикосновения заставляют выгибаться, потому что сил терпеть больше нет. Я даже дышу через раз, чтобы не кричать на весь дом.

— Шарлотта, — пристальный взгляд.

Только он умеет смотреть так, что все мысли разбегаются.

— Скажи мне, чего ты хочешь, Шарлотта.

Хочется двигать бедрами, хочется вжиматься в его пальцы, бесстыдно. Хочется просить его не останавливаться… отчаянно хочется большего, особенно когда он задевает безумно чувствительную точку у меня между ног, или дотрагивается чуть ниже. Там, где вход в мое тело становится совсем влажным и скользким.

— Вы… вы же и так знаете, — смущаться сейчас уже поздно, но я почему-то не могу вытолкнуть из себя ни слова.

Точнее, не могу сказать о том, о чем только что думала.

— Знаю, — хрипло говорит он, и в его радужке снова течет золото. — Но хочу услышать это от тебя.

Пальцы поглаживают вход и смещаются к бедрам, вызывая разочарованный вздох.

— Скажи, — повторяет Орман. — Мне нужно это слышать.

Это совершенно точно не приказ, это — просьба. И не откликнуться на нее невозможно, просто потому что его голос эхом отзывается во мне.